Игорь Додонов - Трудные дороги освобождения. Третья битва за Харьков

Третью ударную группировку – центральную – составлял 18-й отдельный стрелковый корпус генерал-майора П.М. Зыкова в составе трёх стрелковых дивизий и одной стрелковой бригады. Он наносил удар с плацдарма у Щучье (50 км северо-восточнее Острогожска), прорывал вражеский фронт на 8-километровом участке, а затем развивал наступление по двум расходящимся направлениям – на Острогожск (на соединение с северной ударной группировкой) и на Карпенково (на соединение с южной ударной группировкой). Удар 18-го отдельного стрелкового корпуса дробил окружённую группировку противника на несколько частей [7; 297– 298], [21; 100], [19; 337 – 338], [29; 370 – 371].

С воздуха действия войск Воронежского фронта обеспечивала 2-я воздушная армия генерал-майора К.Н. Смирнова.

Кроме того, для содействия Воронежскому фронту в его наступлении и обеспечения его левого крыла привлекалась правофланговая 6-я армия Юго-Западного фронта (ранее эта армия входила в состав Воронежского фронта, но к тому моменту уже была передана ЮЗФ), которая должна была наступать из района юго-западнее Кантемировки на Каменку и Покровское [7; 298], [21; 100].

Предполагалось, что в результате этой наступательной операции будет окружено и уничтожено около пятнадцати вражеских дивизий [7; 298].

Начало операции намечалось на 14 января 1943 года.

Надо отметить, что по своему замыслу Острогожско-Россошанская операция представляла собой классические «Канны» – фланговые удары по сходящимся направлениям с целью окружения противостоящего противника. Однако с самого начала в замысел наступления была заложена асимметричность – наиболее сильный удар предполагалось нанести со стороны слабо обеспеченного южного фланга противника силами 3-й танковой армии. Поэтому представляется необходимым сказать о ней несколько слов.

Современный российский историк А. Исаев называет 3-ю танковую армию в разных своих работах как «”тузом в рукаве” советского командования» [19; 337], так и «своего рода “реликтом” советской военной машины» [20; 11] именно на момент описываемых событий. Откуда такие, казалось бы, взаимоисключающие определения? На самом деле никакого противоречия здесь нет. Оба определения взаимодополняют друг друга. «Тузом в рукаве» нашего командования 3-я ТА была в силу того, что «после Козельской операции августа 1942 года она приводила себя в порядок, ремонтировала технику, вела боевую подготовку. Когда под Сталинградом гремели залпы «Урана», а под Ржевом – «Марса», 3-я танковая находилась в резерве и могла быть использована для дальнейшего развития операций на московском или Сталинградском направлениях» [19; 336 – 337]. В конечном итоге наши успехи под Сталинградом привели к тому, что армия П.С. Рыбалко в конце декабря 1942 года – начале 1943 года была переброшена на юг для развития наступательных действий.

«Реликтом» же эта армия являлась потому, что «относилась к первой волне создания танковых армий и была сформирована по директиве Ставки ВГК от 25 мая 1942 года [20; 11]. Эти первые танковые армии имели смешанный состав – помимо танковых соединений в них входили и стрелковые дивизии. 3-я танковая к зиме 1943 года сохраняла именно подобный смешанный состав (см. выше), тогда как танковые армии второй волны формирования стрелковых дивизий в своём составе уже не имели, в них входили моторизованные соединения.

В предстоящей наступательной операции войскам Воронежского фронта и 6-й армии Юго-Западного фронта противостояли войска немецкой группы армий «Б», точнее, её острогожско-россошанской группировки. В неё входили 8-я итальянская и 2-я венгерская армии, включающие в свой состав и немецкие соединения. Целостность правого фланга 8-й итальянской армии командование группы армий «Б» восстанавливало с помощью сбора остатков разгромленных в ходе «Малого Сатурна» итальянских дивизий и переброски с других участков немецких соединений под общим управлением XXIV танкового корпуса [21; 99 – 100, 102], [19; 339], [9; 119], [35; 284].

В послевоенных работах немецких военачальников (у того же Манштейна или Меллентина) просто-таки общим местом стало указание на огромное численное превосходство советских войск в боях на Среднем и Верхнем Дону в декабре 1942 года – январе 1943 года [27; 410 – 411], [28; 180, 183].

Однако если конкретно присмотреться к соотношению сил противостоящих сторон перед началом Острогожско-Россошанской операции, то можно увидеть, что никаким подавляющим преимуществом в силах Воронежский фронт не обладал.

Вначале о численности личного состава. Весь Воронежский фронт к 13 января 1943 года (дате фактического начала Острогожско-Россошанской операции) насчитывал 347 200 человек [9; 121], [35; 284]. Однако в операции участвовали далеко не все войска фронта, а только его левофланговые силы – 40-я армия, 3-я танковая армия, 18-й отдельный стрелковый корпус и 7-й кавалерийский корпус, в то время как 38-я и 60-я армии фронта в данном наступлении не участвовали. Правда, часть сил двух последних армий передавалась в войска, участвовавшие в наступлении. В состав 40-й армии «рокировались» 340-я стрелковая дивизия и 150-я танковая бригада из 38-й армии, 305-я стрелковая дивизия и 253-я стрелковая бригада из 60-й армии. 18-й стрелковый корпус получил 161-ю стрелковую дивизию из 38-й армии [19; 340].

Ясно, что подобное массирование войск ударных группировок было необходимым. Но то, что проводилось оно за счёт войск правого крыла Воронежского фронта, было, как говорится, не от хорошей жизни.

Вот как характеризуют данное сосредоточение советские военачальники, непосредственно принимавшие участие в подготовке операции, – А.М. Василевский, бывший представителем Ставки ВГК непосредственно на месте событий, и С.М. Штеменко, работавший в Генштабе.

А.М. Василевский:

«Для создания ударных группировок пришлось идти на риск, как и под Сталинградом, и снять немало войск и средств усиления с второстепенных участков фронта» [7; 298].

С.М. Штеменко:

«Воронежский фронт, не имевший над противником общего превосходства в силах, смело пошёл на ослабление своих пассивных участков в интересах массирования войск и технических средств на главных направлениях» [48; 90].

Таким образом, никакого подавляющего численного превосходства у наступающих войск Воронежского фронта над противником не было. А умело проведённое массирование сил на направлениях ударов – это и есть воинское искусство. Это то же самое, что так успешно проделывали немцы в 41-м и 42-м годах. Что немецким генералам и фельдмаршалам, битым в зимних сражениях 1942 – 1943 годов «и в хвост, и в гриву», а после войны засевшим за мемуары и «Истории…», не хочется этого признавать – как раз очень понятно. Гораздо труднее понять их современных российских «подпевал», которые где только возможно кричат, что выигрывали мы сражения у немцев только за счёт гор трупов наших солдат.