Кирилл Денисенко - Хроники перевернутых миров. Излом души. Книга первая

Хотя он и был до неприличия молод и должен был быть разбалован немыслимым наследством и приумноженным благосостоянием, его лучезарный взгляд определял вмиг истинные мотивы людей, и тем не менее он одарил её формальной и сдержанной улыбкой, выдал чек для её фонда и тут же поспешил удалиться с благотворительного вечера. Никто не знал его имя, поскольку юноша имел средства и статус, позволявшие пользоваться анонимайзером, и оставалось называть его только как «он», хотя любая или любой признал бы, что определение «красавчик» или «жеребец» намного лучше вписалось бы в характеристику. То, что он лично почтил присутствием сие мероприятие, снизошёл до этого общества, являлось событием из области фантастики. Ева даже не успела с ним сфотографироваться, кинувшись рывком вслед, но, вмиг остановившись и следя, как вспышки удаляются за ним, выхватила с подноса бокал и молча опрокинула залпом, без какого-либо ощущения вкуса. Почему-то подумала, сама не зная, какими глубинными пластами её ума вызваны такие мысли, смотря вслед парню:

И правда, такому верховодить драконами только, а не с людьми по светским раутам бестолковому обмену остротами предаваться… Придёт же и такой век, что застать такому мужчине только и суждено…

II

В больничной палате лежал под капельницей пожилой мужчина, за ним присматривал его лечащий врач. Врач своим видом походил на медведя из сказок. У него, при всех угрожающих габаритах, было добродушное лицо с несходившей улыбкой, вселявшей веру в завтрашний день, и в то же время в его взгляде было нечто столь трансцендентно-историческое – будто в нём хранились осколки памяти о древних инках, готовых беспощадно сожрать тебя живьём, если ты встанешь на пути, либо прийти за твоей силой и присвоить её себе.

Христофор, зайдя в палату, покосился на превосходившего его в росте врача, всё же соблюдая надлежавшие правила приличия:

– Здравствуйте, – и, переведя взгляд на больничную койку, застыл. По его лицу было видно, как напряглись скулы и вздулись вены на лице. Он был в смятении. Человек столь грозный и властный лежал перед ним в недостойном состоянии, будто был обычным смертным. Он никогда прежде не видел его столь больным. Страшные последствия читались во всём. Перед ним был не тот человек, с которым он разговаривал этим утром и принимал от него поручения. Христофор горячо обратился к больному:

– Отец, как ты себя чувствуешь?

Комнату заполнил раздиравший горло хрипучий голос:

– Как конь с окровавленными ноздрями… смотрящий навстречу наставленному дулу всадника… – отрешённо глядя перед собой и часто моргая, проговорил старик. По его лицу было ясно, насколько ему было больно говорить.

– Пессимистично. В прошлый раз вы сравнивали себя с жеребцом, покрывшим сотню кобыл… – хохоча, заметил врач.

– А ты, я погляжу, клоун. Сейчас нос-то тебе прокручу… – возмутился больной. Правда, слова зажевались, словно он был старой неисправной магнитолой. Они дождались, когда он договорит до конца.

– Доктор, – Христофор положил ему в руку пару карточек с цифрокоинами – новую валюту Эллоса, принимавшуюся во всём цивилизованном мире. – Не сочтите за дерзость попросить вас прикупить отцу попить, поесть. Что – на ваше усмотрение. А сдачу оставьте себе.

– Да я уже и сходил. Он минеральной воды хотел. Ему и… – врач замер, не смея произнести, что «ему и нельзя сейчас», поэтому выдал: – …надобно воздержаться.

– А ему здесь и не Таити, чтобы излишества брать, – сердясь, процедил сквозь зубы Христофор. – А это кто ел?

Он указал пальцем на белоснежную тумбочку рядом с койкой, на которой стояли бутылки минеральной воды с одноразовыми стаканчиками и надрезанным зелёным яблоком, с воткнутым столовым ножом, по зубчикам которого сочился белоснежно-желтоватый сок.

– Ваш отец попросил, и ему собирались было дать, но я запретил, – врач продолжал стоять в нерешительности с цифровыми деньгами на карточках в его громадной ручище. Взглянув украдкой, он увидел, что суммы достаточно, чтобы обменять на пару-тройку увесистых слитков золота.

– Оставьте нас. Нам надо поговорить с отцом, – продолжая рассматривать яблоко, потребовал Христофор.

– Ааа… – врач попытался вернуть пластиковые карточки с сенсорным вставками.

– А это за ваше терпение, – Христофор, не поворачиваясь, сомкнул толстые пальцы протянутой руки в кулак и прошёлся по палате. Открыл бутылку минеральной воды. Налил в кружку и подошёл к койке. Опустившись на колени, принялся аккуратно поить старика, вытирая рукавом рот, подбородок и шею. После отставил стакан на тумбочку рядом.

– Как ты, спрашивать нет смысла. Дела, дела, дела… – он продолжил использовать рукав как промокашку. – Загоняем себя… – Христофор говорил, понурив голову, и, взявшись за руки старика, осмелев, выпалил:

– Послушай меня хоть раз. Я думаю, нет смысла держать твой любимый «филиал» с просителями милостыни. Заоблачных сумм нет. Сбор информации, что они осуществляют, не так актуален… Тут разве что господин Случай… Держать их надо. Контролировать, чтоб не сторчались, и не спились тоже. Лекарства нужны. А мы только страхуем их, оформляем и всего лишаем, а в итоге ссаньё и дерьмо, в котором я вынужден возиться! У меня уже закралась мысль, что все эти «точки» – только чтоб унизить и в который раз плюнуть на меня… Ты не разубедишь меня в этом?

Долго полупрозрачные глаза смотрели в потолок, и наконец глазные яблоки развернулись на оставшемся неподвижным старческом лице к самому краю глазниц.

– Ты слабый… мягкотелый, Христя. Ты всегда вызывал у меня негодование, – старик попытался отдышаться, и несмотря на боль настойчиво продолжил, заставляя язык двигаться во рту как положено: – В тебе нет хватки руководителя. Я тебя терпел только из-за Клавдии....

– Не смей, старик, даже произносить её святое имя своим поганым ртом! – неожиданно выпалил Христофор, отпрянув.

– Заткнись, щенок! – старик шепелявил и картавил, и всё равно не потерял способности наводить ужас. – Одно моё слово – и тебя уничтожат… – он закашлялся, стараясь всё же договорить, отхаркавшись: – …Мои… люди! Мерзкий слабый ублюдок! Надо было так и упрятать тебя после детдома, не брать в семью обратно… Только меня уговорил Вавилен… – он запнулся, выхаркнув кровавую массу в свою руку, избежавшую паралича, в отличие от второй.

– Что такое? Вавилена мы вспомнили? Сыночку? Тебе больно признаться? Ты бы хотел, чтоб это он был приёмным ублюдком, как я… – Христофор говорил сквозь слёзы. – Да, ведь так же? Но это от твоего семени такие всходы… А я… – он вдруг замолчал, вдохнул и выдохнул, спокойно проговорив дрожащими губами:

– Я молот, что довершит твой закат, старик…