Кирилл Денисенко - Хроники перевернутых миров. Излом души. Книга первая

– Отец… – сквозь слёзы, захлебываясь, только и смог выговорить еле слышимо, сокрушаясь. – Отец… О-т-е-е-ц…

Глава 2

ЦИКЛИЧНОСТЬ СНОВИДЕНИЙ

И в знаки они вложили смысл; с дыханием ушедшей жизни ушло знание, и смысл исчез; одни знаки болезненно остались, утратив смысл для будущих детей, не имевших в сердцах идеи.

(с) Денисенко Кирилл

I

Лес, беззвёздная ночь и желтеющая луна.

Беспокойное журчание речушки.

По галечной насыпи ступали ноги в причудливой старинной обуви, весьма грязной. Среди толпы ног – обутых в обветшалые и изъеденные сапоги и неумело сшитые мокасины – его босые ноги. Ноги крепкого мужчины.

За хилыми плечами ведших опустившего связанные в запястьях руки пленника – с добротными, в «косую сажень», плечами, скованного путами, спокойного, с дерзостно-вызывающей выправкой – зияла пугающая тьма ночи.

На него смотрели вкось, а то и вовсе старались не задерживать взгляда. Посреди согбенной толпы – с выпуклыми бусинками позвонков на словно вопрошавших спинах – возвышался он. Толпа – не более чем разъярённая челядь, ставшая как целостный организм, подгоняя, толкавшая его в бугрящуюся мускулатурой спину независимо от того, ускоряло ли это процесс, – избегала встречи с живыми глазами схваченного.

Его крепкие руки, обвитые за спиной, нещадно саднило от толстенных конопляных верёвок, свитых на славу, в отличие от одежды и обуви этих людей.

Деревенские линчеватели с изжелтившими зубами и съеденными фурункулами лицами зажгли факелы с оголтелым упорством, пуще прежнего став толкать и сбивать воинственного мужа и харкать ему в спину, по-прежнему избегая прямой встречи с его взглядом.

Некто, не осмелившись встать пред схваченным, ударил его в затылок, и тот же час замер, каменея в пронзившем страхе, когда его словно прожгли огни, отразившиеся в глазах глянувшего через плечо пленника, не дрогнувшего ни единым лицевым мускулом, только и вбиравшего огни подобно луне, оставляя остывающие тени явивших многогранную сущность зеркал его души.

Иные руки толкают связанного вперёд.

Он шаг за шагом продвигается к беcпокойному ручью.

Одинокий, связанный, в беспросветной ночи вступая в ледяную реку, которая, хозяйски переливаясь рябью, играет с мерклыми отсветами луны, выдающими силу движения вод, он чувствует усилившийся страх оставшихся на берегу с порослью травы среди серых камней.

Прошлое застыло в ожидании смерти – в его уме рисовалась реальность проживаемого момента: ни прошлого, ни будущего. Реальным стало только то, что происходит, и априори признанная неизбежность смерти растворила всё то, что когда-то заботило и возмущало его на жизненном пути. Никогда ещё он так не ощущал жизнь. Его кожа на ступнях пыталась распознать по прикосновению форму и температуру – не то галечного, не то землянистого – берега, не разглядеть в ночи. Ноздри обоняли сладостный ветер, гнавший прочь чёрную дымку от чадивших факелов с беспокойным огнём; язык обезвоженного организма с трудом облизывал побелевшие губы, улавливая медно-солоноватый привкус сочащейся крови из покрывавшейся коркой ранки на разбитой губе. Все чаяния потеряли ту силу, которой принуждали его делать выбор согласно представленным возможностям будущего, которое способен избрать честный человек. Только стали просачиваться обрывки неизвестных снов, где закоулки памяти, став подобными ладоням, исполненным сил и умений, пытались удержать воду, сталкиваясь с невозможностью справиться с этим, и пред его глазами проецировались картины, капля за каплей, которые он был не в силах объяснить. И тем не менее, узнавая, в немощном отражении калеки… признать себя.

Очередной непроизвольный шаг в леденящее течение реки, прочь от встрепенувшейся всеобщим гортанным гулом толпы.

Совершенно один ступает он в воду. Белая точка в нескончаемом потоке, вгрызающемся искрящимися тенями. Его сбивает течением. Пара шагов – и он погружается глубоко на дно, скользя по булыжникам. С широко открытыми глазами. Выныривает. Вокруг царит страшный звук уханья остановившейся толпы. Гипнотизирующий, жуткий до дрожи. Вновь в воду с головой.

Его, уносимого течением, внезапно вытягивает из воды полностью обнажённая, неведомая ему женщина с этническим ожерельем из зубов ягуара и нефритовых и сапфировых камней, обрамлённых в дерево. Украшение переливается лунным блеском на угольно-чёрной коже. На плечи и грудь её опадают огненно-красные пряди кудрявящихся мелкими кольцами волос. И уханье резко усиливается. Она держит его за волосы на вытянутой руке; он кривится от боли. Вода беспокойного течения бьёт его, пытаясь захватить вновь в чрево тёмных глубин. Брызги достают ему до лица. Его подтягивают и бросают на выросшую из ниоткуда каменную глыбу: очнувшись (или погружаясь глубже в ужас), он оказывается у её ног, на коленях – стоит посреди бурной реки, словно пророк. И с высоты птичьего полёта их мелкие фигуры контрастируют с наводнённым ужасом лесом. Он видит только её глаза, заполнившиеся чернью. Свист. Словно кто-то вспорол саму ткань реальности. Кто-то упал, забулькав кровью, вырвавшейся из гортани. Со свистом из леса вырываются стрелы. Факелы, выпадая из рук, катятся по берегу в воду с шипением, источая дым, умирают в предсмертной агонии. Оторванные от своего утробного гвалта люди с факелами замолкают. Вылитая словно из самой Тьмы, она разворачивается к ним, разевая пасть и запрокидывая голову. Поднимает левую руку, сверкнувшую сталью, и заносит кривой наточенный каменный кинжал… Свист от резкого движения. Верёвки вокруг его тела нехотя опадают. Кусок верёвки у неё в руке. Он тяжело дышит. Краем глаза замечает, как во главе лучников выходит из леса на берег женщина и что-то кричит. Его женщина. В голове до сих пор всё ухает. Стоять тяжело. Течение сносит, доставая и на крошечном «островке». Он падает к ногам жрицы, невольно обнимая. Она, вновь поднимая его за волосы, вонзается в шею выступившими зубами. И вырывает прямо из плечевого сустава его руку. Но боль – призрак, в которого шокированный разум отказывается поверить. Краем глаза он в дымке замечает кричащую его имя деву с колчаном стрел за спиной и в нефритового цвета легчайшей кольчуге, отобранной у лесных светлых эльфов. Его имя пронзает его хлеще, чем глубоко впившиеся зубы и оторванная конечность, – Тур! – текут потоки крови.

Он вмиг открывает глаза с сузившимися зрачками, просыпаясь в инвалидном кресле у рабочего стола. Стрёкот старого телевизора, по которому диктор рассказывает про первую экспедицию в другую галактику, к планете с атмосферой, схожей с родной земной. Религиозные конфессии спонсировали полёт. Это событие было первой экуменистической ласточкой. Он так и застал очередной триумф человечества – в положении, в котором спал, лёжа щекой на столе. А обе ладони были сложены на столе, невзначай соприкасаясь пальцами в форме пирамиды – большими и указательными. В середине хаотично расположились нанизанные на зубочистки дохлые мухи и нарисованные люди, вырезанные из бумаги. По телевидению вновь было предупреждение, что если кто обнаружит появление «микро-псевдо-червоточин» – сообщить немедленно. Хоть если и будут они с игольное ушко – сообщить. Он постепенно сполз правой рукой на колено, не слушая. Часть зубочисток с мухами прилипла к щеке. Он – бородатый, несуразный, с парализованной частью рта, губа оттянута (что он пытался хоть как-то скрыть отращиванием бороды). Названивал дверной звонок – но к чему торопиться? Он, разминая челюсти, поперекатывал язык – не вхолостую, а словно прожёвывая скрытые образы из сна, – припоминая статную девушку с нефритовым колчаном для стрел, напоминавшую Валерию – крупную, дородную женщину, которую и сводному брату не удалось покорить; он бы всё отдал, чтобы быть по стати ей и завоевать. Неужели во снах она – его женщина? И забыл… Разве он что-то видел во сне… Диктор продолжал говорить о том, что в случае подтверждения «микро-псевдо-червоточин» от государства будет выдано новое жильё. Звонок продолжал назойливо трезвонить, не замолкая ни на секунду. Вздохнув, он откатился от стола. Нехотя приподнялся с неустойчивого кресла – на маленьких колёсиках и без спинки, – пошёл, прихрамывая, к двери; постоял, и, переведя дыхание, глубоко вдохнув, осмелился заглянуть в глазок: Надя. Красивая полненькая блондиночка. Фантастическим случаем ставшая съёмщицей у него комнаты. Она училась в меде. Он задержал взгляд, смотря через глазок на её пышную грудь.