Леонид Исаенко - Привидения живут на литорали. Книга вторая

…Передвижение в манграх тягомотно-муторное и, мягко говоря, «тёплое» – пот заливает глаза, течёт по телу. Разбредясь, насколько позволяют прогалы в зарослях, постепенно втягиваемся в них и теряем друг друга из вида.

Каждый шаг даётся с трудом. Выискав взглядом предполагаемое место куда поставить ногу, медленно вытаскиваю её из хляби, одновременно утапливая другую. Слышится смачный чмок и, в зависимости от скорости вытягивания ноги, ком ила опускается на голову или пониже. На глубине около полуметра стопа упирается в пружинящую опору – переплетение корней – после чего можно делать следующий шаг…

Наша тройка совершила несколько вояжей в мангры, и ни один из нас ни разу не встретил пустоты между корней. Но вот однажды с нами напросилась наша коллега, гидрохимик Антонина Полякова, выступающая в весе очень лёгкого пера. Надо ли говорить, что именно её-то и угораздило ступить в такое место и провалиться чуть ли не по грудь.

Процедура вытаскивания сопровождалась причитаниями и проклятиями в адрес придурков биологов. Отправляя Антонину на купание к океану, утешаем, – зато у тебя удлинились не только руки, но и ноги…

Через полсотни тяжко дающихся шагов начинаешь ощущать те мышцы ног, о существовании которых и не подозревал, а потоотделение достигает максимума, что неожиданно приходится по нраву местным перепончатокрылым. В их восторженном писке так и слышится, – сюда ребята, питьё пришло! – спасибо, хоть не кусаются. Обрадовавшись дармовому источнику влаги, «ребята» усаживаются на спину, находят местечко поудобней и, вожделенно потирая лапки в предвкушении сладостного должно быть для них водопоя, топчутся там, вызывая, как всегда в самый неподходящий момент, неукротимое желание почесаться.

Всего лишь в паре сотен метров – океан, шум прибоя, крики отдыхающих, в упоении гоняющих мяч, визг детей. На горизонте в дымном мареве зыбкие силуэты Карачи, а в зарослях мангров тишина, прислушайся – лёгкий шелест целлофановых крылышек стрекоз, журчание струек убывающей воды, океан отступает.

По отклонившимся в одну строну водорослям, травам, плывущим листьям, угадывается направление течения. Сначала на самых приподнятых местах выступают из воды низкие коряжистые стволики, а потом и высокие дугообразные ходульные корни мангров, контрфорсами удерживающие ствол и крону в зыбкой хляби. На сучках, веточках, проростках обвисают пряди водорослей, привычно пережидающих жару и безводье до нового прилива. Всё явственней и сразу везде, с каждой минутой увеличиваясь в размерах, возникают островки серого илистого грунта, исчерченного таинственными чёрными следами-иероглифами крабов и моллюсков. Почва серая только сверху, чуть ковырни и проявляется угольная её чернота.

Увлёкшись стрекозами, вслед за ними забредаю в глубину зарослей. Остановившись передохнуть, перевести дыхание, оглядываюсь. Плотные зелёные листья мангров очень похожие на лавровые, запылились, перепутались паутиной, на ветках поближе к стволу примостились краснобрюхие крабы и внимательно следят за мной коричневыми бусинками глаз. Едва шевельнусь, они тут же отползают, прячутся за ствол и, если я продолжаю двигаться, сразу десятками падают в разжиженный не успевший осохнуть ил и прячутся в пока ещё заполненные водой норки.

В тени листьев терпеливо выжидают добычу белесые пауки. Щекочу одного из них былинкой, однако паучок не прячется, а простирает левые и правые ноги в стороны, вытягивается вдоль веточки и замирает, притворившись кусочком отставшей заплесневелой коры. Но я не отстаю. Тогда он, смекнув, что от меня так просто не отвяжешься, а камуфляж его разоблачён, переползает на нижнюю сторону той же веточки, на парашютике-паутинке в затяжном прыжке десантируется в лужу и, нимало не смутившись водной преграды, драпает по ней как посуху до ближайшего дерева, только круги по воде разбегаются.

По мере отступления воды заросли оживают. На только что обсохший ил слетаются наши зимующие здесь многочисленные кулички разных видов. Точно такие, какие недавно усаживались отдыхать у нас на палубе. Обмениваясь информацией, деловито попискивая, они рассыпаются цепью, непрестанно зондируя клювом почву, что-то поклёвывают. Дружно прочесав отмель во всех направлениях, одновременно все снимаются и перелетают на другой участок.

Где-то истошно орут, видимо, обнаружив добычу, вороны; безмолвно, только слегка поворачивая голову, бдительно следят за всем происходящим белые и серые цапли, неподвижно сидящие на наблюдательных пунктах – сухих вершинах деревьев, побеленных их помётом.

Пользуясь отливом, едва спала вода, из норок выползают краснолапые крабы-манильщики. И сразу же дружно принимаются за своё извечное дело – ритмично, словно по команде, отмахивать громадной правой клешнёй с кроваво-красной внутренней стороной. Так они подзывают подруг, – девочки, мы здесь!

Считается, что манящее движение имеет не только характер сексуального призыва, своеобразной крабьей серенады, но и подаёт сигнал другому крабу-самцу не пересекать границу частного владения. В противном случае начинается рыцарский поединок из-за дамы, застенчиво наблюдающей за ристалищем со стороны. Границы приватизированных территорий очень близки, подсчитано, что на площади в квадратный метр могут расположиться свыше полусотни крабов. Представляете, какая точность в разграничении персональных участков!

Те крабы, что живут ниже, выползают позже, так как их норки дольше остаются под водой, но с каким бы опозданием ни вылез краб, он тут же включается в однообразно-размеренный темп взмахивания; так отставший от строя солдат подбирает ногу.

Машет, очевидно подражая взрослым, кнопочного размера детвора, солидно отмахивают великаны почти со спичечный коробок. Отмашка от себя – и отмель мгновенно расцветает тюльпанно-маковым кумачом, клешня поджимается к себе – и только легионы серых бугорков выделяются над илом.

На Сейшельских островах живёт другой вид крабов-манильщиков с небесно-голубой расцветкой лап, и там в отлив литораль напоминает привольное колыхание под ветром льняных полей псковщины или смоленщины.

Застигнутый в стороне от норки манильщик мигом опрокидывается на спину и выставляет перед собой гигантскую, чуть не больше самого тела, растопыренную клешню – попробуй тронь!

Впрочем, застать врасплох колонию манильщиков очень трудно, стуком клешней о грунт они способны предупреждать друг друга об опасности.

Крабы живут в норках, отверстия которых видны только в отлив, потому что во время прилива каждый краб вход в свой дом закрывает крышкой, скатанной из ила. Если присмотреться внимательней, можно обнаружить множество небольших кучек, состоящих из рыхлых комочков ила величиной меньше спичечной головки. Это экскременты крабов, питающихся органикой, извлечённой из ила. Через несколько минут после затопления вода размывает следы крабьей жизнедеятельности, выравнивает участок, маскируя норки, и ни за что не догадаться, что весь грунт буквально нашпигован крабами.