Леонид Исаенко - Привидения живут на литорали. Книга вторая

А вот ещё один обитатель мангров, избравший для жилья остающиеся после отлива мелководные лужи в низинках, на опушках зарослей, по краям полянок. Дно их устлано комковатой взвесью серо-глинистого цвета. От малейшего касания невесомая взвесь поднимается дымным облачком и долго курится, выдавая возмутителя спокойствия, такого же невзрачного окраса, но одновременно и маскируя его оседающей мутью.

Надо затаиться и, не отрывая глаз, смотреть в очень быстро исчезающую взвесь. Здесь в тёплой, а в отлив так и почти горячей воде, в этой мути скрываются крабы, обладатели совершенно выдающегося размера телескопических глаз. Они пользуются ими так же, как и подводники перископом.

Прежде чем выдвинуть из воды корпус, ещё на глубине краб устанавливает в вертикальном положении систему внешнего наблюдения – стебельки глаз длиной и толщиной со спичку. До того они пребывают в специальных пеналах-пазухах в передней части карапакса, и для ближнего подводного наблюдения используются только зрачки, имеющие шарнирное крепление и способные обозревать вкруговую на триста шестьдесят градусов.

Крабов любят все, но односторонне, чисто гастрономически: люди, осьминоги, рыбы, птицы. И все находят их по поднимаемой мути, по движению, поэтому, чтобы не выдать себя, краб осторожненько привстаёт на лапах до тех пор, пока зрачки, расположенные на самой верхушке стебельков, не достигнут поверхности. При этом плёнка натяжения образует небольшой конус над каждым зрачком, затем, сам оставаясь неподвижным, краб начинает поворачивать стебельки-окуляры, изучая со всех сторон обстановку в воздухе и на воде под разными углами зрения.

Если опасности нет, краб продолжает приподниматься на лапах, пока глаза не окажутся полностью на воздухе. Так же он поступает в случае увеличения толщи воды: сам идёт по дну на перископной глубине, а дистанционные зрачки глаз – наверху. Если глубина внезапно возрастает, краб плывёт, выдерживая перископы над поверхностью. Ну, чем не микроподлодка?

Выйдя на берег, где перископическое зрение не нужно, стебельки протираются – оптику надо беречь – и аккуратно укладываются на штатное место. Несмотря на все эти ухищрения, на замечательные приспособления, дарованные ему природой для выживания, крабы часто достаются на обед длинношеим охотникам-засадчикам – выпям и цаплям. Распознать неподвижного врага краб не в состоянии. Всё дело в выдержке, бесконечном терпении, а его птицам не занимать. Им некуда торопиться, а крабу в период отлива надо во что бы то ни стало заняться охотой.

Обманутый тишиной и покоем, неподвижностью птицы, он пытается выглянуть из-под воды и попадает на обед пернатым, чаще целиком, если удар клюва-копья пришёлся в панцирь, иногда, если прицел был неточен или краб успел увернуться, ему объедают лапы, а то и глаза.

Ну и что, не беда. Приходится всего лишь поголодать, дождаться следующей линьки, и краб снова с лапами и глазами, молодыми, чистыми и более зоркими. Этой способностью регенерировать утраченные органы в той или иной степени обладают и другие ракообразные.

Для этих крабов наибольшую опасность представляют птицы, поэтому они и избрали для жительства лужи на опушках мангров. В нас же они не видят угрозы, поэтому откровенно пренебрегают приемами маскировки, но стоило мне резко взмахнуть рукой, как они, поджав ноги и убрав глаза, плавно припадают к илу, на время становясь ничем не примечательным уплощённым бугорком. Одновременно вокруг вспугнутого в луже краба поднимается «дымовая» завеса, размывая его силуэт и скрывая лучше всякого убежища.

При каждом шаге впереди, сбоку и сзади что-то булькает, чавкает, шлёпает, пробегает поперёк моего маршрута и исчезает, не дав рассмотреть себя. Это переофтальмусы – их тьма вокруг, но они предпочитают перебегать именно тогда, когда я нахожусь либо в самом неустойчивом положении – на одной ноге, либо пытаюсь изловчиться и почесать наиболее недоступное место на спине между лопаток, избранное насекомыми для своего водопоя.

Как часто бывает, стоит увидеть хоть одного прыгуна в изумлении вытаращившего глаза то ли на меня, то ли на особенно аппетитную стрекозу, зависшую между нами, запомнить место, где он затаился, как сразу же различаю другого, а вон ещё, ещё… Они везде. И нигде! Молниями – только блямки остаются на воде – проносятся в разных направлениях, лихо перепрыгивая через попадающиеся препятствия, возносятся на ветки, гоняясь за мошкарой или спихивая друг друга с наиболее удобных для наблюдения сучков. В жизни не видел более пугливых созданий.

Выбираю местечко поукромней, приваливаюсь к шершавому стволику мангра, с наслаждением почёсываясь исщекоченой спиной, уф-ф, благодать! Через объектив внимательно окидываю взглядом ветки, стволы, корни, илистые сопочки, лужицы. Переофтальмусы настолько удачно замаскированы как под ил, так и под почти такого же цвета кору деревьев, что отличить их от местности весьма затруднительно, но я не теряю надежды. Тщательно осматриваю всё мало-мальски похожее на них, плавно веду объективом, и… не дай Бог резко шевельнуться! – от дерева, которое только что досконально оглядел, отделяются… куски коры! прыгают вниз и тут же исчезают.

Вот ещё одна докука. Привязалась стайка крошечных – не больше мизинца – но острозубых рыбёшек. Они остервенело отщипывают кусочки размякшей кожи с колен – именно до них я погружён в ил, едва прикрытый плёнкой воды, однако этим микропираньям вполне хватает для разбоя и такой глубины. Мне щекотно, но прогнать их нечем, руки боюсь испачкать, а ноги как столбы – не пошевелить.

Выбрав особо приметную и фотогеничную норку, расположенную в нужном ракурсе, сосредоточиваю внимание на ней, но всплеск сбоку отвлекает. Скашиваю глаза – вода в луже помутнела. Это, не дождавшись моего внимания, переофтальмус скрылся в незамеченной мной другой норке. Ну да не век же ему там сидеть! Беру её на прицел, но теперь всплески слышатся со всех сторон. Словно сообразив, что я им ничем не угрожаю, переофтальмусы расшалились вокруг меня, но они настолько шустры, что ничего не успеваю разглядеть, куда уж там сделать снимок!

Однако терпение моё вознаграждается. Словно на фотобумаге в ванночке с проявителем, сначала сквозь успевшую посветлеть воду, а затем и из неё вырисовывается славная лупоглазая мордашка. Уморительно моргнув поочерёдно каждым глазом и всполоснув рот, прыгун несколько секунд таращится на меня. Потом неуловимое движение хвостом, серия прыжков, каждый в десять-пятнадцать сантиметров и вот он уже на сучке, куда взлетел прямо из лужи, совершенно слившись с корой и выстлавшись по изгибу ветки – изучает меня с более удобной точки, только глазки поблёскивают. Теперь бы не вспугнуть, навожу на резкость, плавно уменьшаю расстояние, эх жалко, что в тени, диафрагмирую… Щелчок затвора оглушителен, как выстрел, но прыгун ждёт, вероятно глуховатый попался. Пытаюсь переместиться. Пока стоял, основательно засосало в приятную прохладу.