Леонид Исаенко - Привидения живут на литорали. Книга вторая

– Алексеич, Алексеич, сюда, – зовёт меня Юрий Васильевич. Ну и выбрал же время, молча злюсь я, продолжая выискивать другой объект…

– Где он? – обращается Юра к Славке, месящему ил, где-то в стороне. – Тут столько прыгунов!

Тот равнодушно откликается: – Может утоп?

– Я вам утопну, – делая очередной снимок, думаю я… ещё кадр, ещё.

– Чего вы разорались? – откликаюсь на призывы. – Их и здесь не меньше; ещё с полчасика поснимаем, а потом начнём промысел…

Слепит и жжёт беспощадное солнце. Утратив плацдарм на спине, насекомые перекочёвывают на плечи и – верх наглости – какая-то отделившаяся компания укрепляется даже за ушами, а я не могу их даже стряхнуть – боюсь спугнуть рыбку.

Не отводя взгляда от прыгуна, с ужасным чмоканьем вытаскиваю ногу, пересовываю её вперёд, наклоняюсь и, маневрируя корпусом, снимаю на максимальном приближении. Как жаль, что я не могу шевелить ушами… Пытаюсь, но только кожа на лбу собирается в складки. Обнадёженная моим спокойствием как раз в этот момент группа шестиногих бандитов проникает в самую заушную складку. Им, вероятно, не очень удобно, они упираются лапками – или чем там? – и с наслаждением посасывают пот. Ну, погодите! Ещё пару раз щёлкаю затвором, стараясь вытерпеть обнаглевших насекомых, солнце, некстати свалившийся на спину клок паутины… Кажется, получилось. Медленно распрямляюсь и сначала одним ухом, а потом другим вдавливаюсь в подвернувшуюся веточку мангра. Вот и у меня радость…

Замечаю, что некоторые переофтальмусы удерживаются плавником-присоской даже на вертикальных стеблях раза в два тоньше их туловища, словно обнимая их. Слишком высоко они не взбираются – незачем. Но где бы ни сидели прыгуны, комфортней всего им когда слегка изогнутый хвостик смачивается водой. Впрочем, смачивать тело не обязательно, а вот хвостик изгибается всегда таким образом, что образуется как бы постоянно напряжённая пружинка, готовая в любой момент сняться с предохранителя.

Удаётся разглядеть, как переофтальмус, спрыгивая с ветки на воду или грунт, расширяет присоску, словно парашютик, приземляется на неё и тут же мгновенно сокращает, сжимая таким действием воздух под ней – получается своеобразная воздушная подушка – отталкивается и несётся лёгкими прыжками. Он способен в любой фазе прыжков моментально изменить движение в другом направлении; пронестись по луже, нырнуть в неё и проплыть сколько необходимо. А если глубина позволяет, снова выскочить и спрятаться: хоть в подводной, хоть в обсохшей норке.

Между тем отлив почти закончился, в последних ручейках с незримым током воды, преодолевая перекаты, всплёскивают какие-то почти прозрачные рыбки, спеша подкормиться мошкарой перед тем, как уйти с водой на глубину. Мимо меня, небрежно скользнув по ноге, протягивается небольшой угорь, торопясь закупориться в норе; он переждёт отлив, замуровавшись в ил.

Цапли, таившиеся в гуще зарослей, внезапно, как обвал, тяжело хлопая крыльями перелетают с одного дерева на другое. Кто их там вспугнул? Остаётся сидеть лишь невозмутимая выпь, подозрительно косясь на меня жёлтым пронзительным глазом, я ей, видимо, создаю помехи.

Бестолково галдя, то надо мной, то над Юрой или Славкой носятся вороны; чем не пойму, но мы явно и им мешаем. Может быть, это их охотничий участок? И они всеми силами стараются прогнать нас, особенно досаждая, когда я, согнувшись, пытаюсь что-нибудь сфотографировать. Но стоит направить на них объектив, как они сразу валятся на крыло, пикируют в заросли, и низом испуганно разлетаются кто куда, но, посовещавшись в стороне, снова собираются в стаю и, сделав пару кругов, с гвалтом атакуют кого-нибудь из нас.

Метрах в пятидесяти от меня, на протоке торчит высокий шест, чуть подальше ещё несколько. Шесты наискосок пересекают протоку – вероятно, какое-то рыбацкое приспособление. Сквозь склонившиеся над водой ветви мангров вдалеке я различаю лодчонку с рыбаками, растягивающими сеть между гундерами, так называют подобные шесты на Азове. Как у нас бакланы, здесь эти шесты для рыбалки и отдыха используют какие-то горбоносые нахохлившиеся рыбоеды. Возле шестов даже в самый большой отлив вода не убывает и очевидно там собирается вся рыба перед тем, как скатиться в море и возвращаясь из него.

То одна, то другая птица, высмотрев добычу, срывается с шеста, плюхается в воду, вздымая сноп брызг, выныривает, и, тяжело поднявшись с воды, снова усаживается на прежнее место. Отряхнувшись, растопыривает крылья для просушки и, грозно оглядевшись, соря чешуёй, рвёт трофей, разбрызгивая капли воды.

Как только мы ни ухищрялись, но поймать переофтальмуса так и не смогли. Расстилали сетку даже под мангровым деревцем, предполагая, что если со всей силы его тряхнуть при помощи заранее привязанной верёвки, рыбёшки, как переспелые абрикосы, посыпятся вниз. Но не тут-то было. Переофтальмусы, играя с нами в кошки-мышки, заскакивали на какие угодно деревья, только не на те, под которыми мы расстилали сеть.

Тогда, плюнув на предрассудки и стоически перенося насмешки, перед следующим выходом в мангры Слава наловил всевозможной живности, начиная от ленивых судовых тараканов и молей до сухопутных богомолов, бабочек, кузнечиков и крупных, в чёрно-жёлтую полоску, пауков. И вот, нахлобучив панамку, наш рыболов расположился на коряге в жидкой тени мангра.

– Прыгун – это рыба, – констатировал он, – а всякой приличной рыбе положено ловиться на крючок!

Жаль, что это знал только он. Такого зрелища здесь никто и никогда не видел. В том числе и прыгуны, как обычно изумлённо таращащиеся и на ловца, и на нас, увешанных фотоаппаратами и разными мешочками. Некоторые из них даже лихо заскакивали на деревья для лучшего обозрения, но ни один не соблазнился предложенным меню, они просто не замечали предлагаемых Славой деликатесов.

Но не зря же считается, что уединённость рыболовов благоприятствует и способствует творческому осмыслению окружающего мира. В это время, у них в голове происходят некие таинственные процессы, в результате чего и рождается верное решение.

Кончив потешать нас удебным ловом, так и не дождавшись поклёвки, Слава вдруг высыпает приманку из коробки прямо на головы прыгунов – да подавитесь вы! – потом задумчиво трёт себя по лбу, почёсывает потылицу и говорит мне: – Ты охотник, вот и будешь стрелять. А я, пока он барахтается, соображая, что к чему, р-раз его – и в сумку!

– Из чего-стрелять-то? – удивляюсь.

– Из рогатки.

Вот какая идея пришла ему в голову…

Вечером вырабатываем новую тактику лова прыгунов. Из старого респиратора вырезаем две равных по длине полосы резины и изготавливаем рогатку.