Петр Комаревцев - Публичная арена: у истоков сетевой поляризации

Интеграция всех культурных выражений в общую сетевую коммуникационную систему электронного производства, распределения и обмена сигналами размывает символическую власть традиционных авторов сообщений (старейшина, национальное государство, церковь, старшие члены семей), которые, чаще всего, бинарно выключены из системы и находятся во внешнем к ней положении. Соответственно внешни и их сообщения, будь то религия или политическая идеология:

«Они не то чтобы исчезают, но слабеют, если не кодируют себя вновь в новой системе, где их власть умножается электронной материализацией духовно передаваемых привычек: электронные проповеди и интерактивные фундаменталистские сети есть более эффективная, более „въедливая“ форма индоктринации в наших обществах, чем воздействие отдаленного харизматического авторитета при личных контактах» 52 52 М. Кастельс . Информационная эпоха: экономика, общество и культура. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/kastel/05.php (дата обращения: 04.12.2014) . Власть в сетевом обществе раскрывается через ин- и экс-клюзивность.

Схватка за нее в «new normal» сдвигается к культурным сражениям, проводимым через медиа, и, следовательно, распределение властных ролей, проходящее в сетях информационного обмена и манипуляции символами, подвержено известной ротации. В основе новой социальной иерархии информационной эпохи находится право сильного: кто создаст большую в о лну, тот и будет хозяином положения.

На фоне возрастающей дефрагментации и гетерогенности сетевого общества, где элиты представляют собой символически замкнутые общины, а опыт подавляющей части человечества ограничен сегрегированными локальностями, все больше будет ощущаться запрос на идентичность новых проектов, основанных на ценностях виртуальных общин, члены которых пройдут социализацию new normal. Сегодня это проявляется в скандальных идентичностях сопротивления (антиглобалистское, феминистское, антипопулистское движения). Чтобы ускользнуть от токсичности деградирующей в момент разворачивания сетевой толпы, по Кастельсу, нужна новая культурная политика, медиумы которой еще не появились:

«Это будет культурная политика, начинающаяся с той предпосылки, что информационная политика проводится главным образом в пространстве средств коммуникаций и воюет символами, но при этом связана с ценностями и проблемами, возникающими из жизненного опыта людей в информационную эпоху. Информационно-технологическая революция выявит свой преобразовательный потенциал. XXI столетие будет отмечено завершением глобальных информационных супермагистралей, мобильной телекоммуникацией и вычислительной мощью, децентрализующими власть информации, осуществляя надежды, возлагавшиеся на мультимедиа, увеличивая удовольствие от интерактивных коммуникаций. К тому же это будет век полного расцвета генетической революции. Впервые человек проникнет в секреты жизни и будет способен производить значительные манипуляции с живой материей. <���…> Для предотвращения негативных последствий биологической революции нам нужны не только ответственные правительства, но и ответственное образованное общество. Путь, которым мы пойдем, зависит от социальных институтов, от человеческих ценностей, от сознательности новых социальных акторов и их решимости формировать и контролировать свою собственную судьбу» 53 53 М. Кастельс . Информационная эпоха: экономика, общество и культура. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Polit/kastel/09.php (дата обращения: 04.12.2014) .

В предыдущих разделах мы могли увидеть, как разворачивалась эпоха «new normal» через призму интеллектуальных рефлексий современников. Это дало нам возможность посмотреть на проблему под разными углами, сквозь разные призмы. В равной степени оценить, как положительные стороны технологического коммуникационного прогресса, так и опасности. Для полноты контекста подойдем к вопросу со стороны исторической хронологии, фокусируясь на ключевых событиях, которые привели к выстраиванию современной глобальной IT-экономики.

Возросшая технологичность новой эпохи действительно средуцировала многие риски индустриальной эпохи, однако та же самая технологичность сделала возможными такие явления как глобальный терроризм всех мастей, информационные войны, киберпреступления и многие другие – например, возможность крупномасштабного или даже глобального военного конфликта – целесообразнее теперь эксплуатировать так называемую гибридную войну с привлечением вредоносного программного обеспечения и сопутствующей медийной грунтовкой общественного мнения.

Очевидно, что однозначно положительная трактовка, откинутая еще тоффлеровской «практопией», неизменно заведет исследователя нового информационного миропорядка в тупик. Крайне сложные и неоднозначные годы 2008—2020 ставят вопрос ребром: начатый с грузинского конфликта, промежуток включил в себя арабскую весну, «болотные» протесты, сирийский конфликт, украинский конфликт, раскол американского общества, движение #MeeToo. Общество флуктуирует в попытке найти опору достаточно солидную, чтобы на ней могла обустроится новая цивилизация. Для того чтобы лучше понять двойственную природу «new normal», мы углубимся в историю создания персональных компьютеров, Интернета, World Wide Web и в историю отношения государства к этим разработкам. Поскольку это поле битвы располагалось, в основном, в США, речь будет идти, по большей части, об американском государстве.

Уже Мануэль Кастельс чувствовал, что вопрос генезиса «new normal» не так очевиден, как кажется, связывая три независимых процесса, которые мы рассмотрели выше.

Более глубокий анализ этого генезиса в исторической перспективе предпринял Фред Тернерв своей книге «From counterculture to cyberculture: Stewart Brand, the Whole Earth network, and the rise of digital utopianism». В ней Тернер показывает, что киберкультура, компьютерная индустрия в том виде, в каком мы ее знаем, на самом деле является результатом слияния двух косвенно связанных между собой течений: культурой научных исследований, заложенной Америкой во время Холодной войны, и контркультурными движениями США, достигшими своего расцвета в 60-ые и 70-ые годы XX века. Это слияние отразилось не только в принципах и дискурсе киберкультуры, виртуального пространства, но и в возможности ее реализации, иными словами, все технологические разработки, которые привели к тому, что компьютер стал персональным, а Интернет – общедоступным, осуществлялись людьми, которые и сами являются продуктом такого слияния.