Ольга Кафанова - Переводы Н. М. Карамзина как культурный универсум

С момента выздоровления девушки, утратившей из-за болезни свежесть и красоту, начинается ее настоящее развитие. Она понимает, как была глупа, начинает учиться тому, что игнорировала ранее. Вместе с матерью она поселяется в Швейцарии, ведет скромную жизнь, любуется естественными природными красотами, которые противопоставляются «холодным садам английским» (X, 40). Жан-лис описывает многие достопримечательности, которые Карамзин бережно сохраняет в переводе вместе с комментариями. Таким образом, вместе с воспитательным аспектом в историях французской беллетристки содержался и познавательный дискурс. Девушка развивается эстетически, она, прислушиваясь к замечаниям матери, приучается видеть красоту гор и Женевского озера при разном освещении. Вместе с эстетическим развитием происходит и нравственное перерождение: «В сей счастливой стране, не испорченной еще роскошию, видна вся простота чистых нравов; женщины там любезны, разумны и добродетельны» (X, 45). Прожив полтора года в маленьком городке Морж, мать с дочерью отправляются в путешествие по стране. Они посещают Берн, Цюрих, знакомятся с Соломоном Геснером, поэтом и мастером идиллий, одну из которых Карамзин перевел. Он, с точки зрения Жанлис (которую, несомненно, разделял и Карамзин), потому достоин уважения, «что изящность его пера исходит от чувствительности его души и непорочности нрава» (X, 51– 52). Женщины провели с ним восемь дней и видели его «среди семейства и среди упражнений, видели в нем счастливого мудреца, истинного философа и искусного живописца природы» (X, 52–53).

Таким образом, Эглантина в короткое время получила несколько важных уроков в школе воспитания жизни, и последним, заключительным, стал для нее личный пример поведения знаменитого поэта. Она превратилась в очаровательную девушку: «она не имела уже той красоты, которая всякому в глаза бросается, но обладала такими прелестями, которые сильнее всякой красоты влекут к себе сердца» (X, 46–47). Эта мысль Жанлис, что красота сама по себе ничего не значит, а необходимо развитие, богатый внутренний мир, чтобы сделать человека привлекательным, проходит через все ее сочинения. В случае с Эглантиной награда не заставила себя долго ждать. Богатый знатный молодой человек, который раньше оставался равнодушным к ее сияющей красоте, полюбил ее и сделал своей женой. Таким образом, эта типичная для всего цикла история содержала многие важные элементы «истории воспитания», включая процесс познания красоты и нравственности окружающего мира, размышление об истинных и ложных ценностях, настоящей и фальшивой красоте.

Итог подводят дети госпожи Добролюбовой: «Какая хорошая история! – сказала Катерина. – Даю слово, матушка, что впредь не стану терять ни платков, ни перчаток, и не буду в саду кидать хлеба. Я даю вам слово быть бережливою и прилежною, чтобы на осьмнадцатом году не быть глупою девчонкою, чтобы уже не огорчать вас» (X, 59).

Таким образом, цикл содержал в себе литературные истории и обсуждение вытекающей из них морали. При этом «связкой» между историями становились элементы педагогической системы главной рассказчицы, которая последовательно развивала своих детей. Завершив разговор о пагубности лени, она начала готовить их к встрече с новым персонажем, господином Чудиным, обладателем замечательной коллекции медалей. С этой целью предварительно она завела разговор о нумизматике.

Таким образом, Карамзин, переведя полностью три тома «Вечеров в замке», репрезентировал новый в отечественной словесности тип литературы для юношества 19 19 См.: Степанов В. П. Введение // Словарь русских писателей XVIII века. Принципы составления. Образцы статей. Словник. Л.: «Наука», 1975. С. 5. Помимо перевода Карамзина, переиздававшегося в составе «Детского чтения», (1799–1804; 1819), на русском языке выходили отдельные части цикла: «Памела, или Приемыш, из соч. Жанлис //Приятное и полезное препровождение времени, 1794. Ч. 3; «Альфонс и Далинда, или Волшебство искусства и природы. . Новиков осознавал потребность в книгах, рассчитанных на подростков и удовлетворяющих одновременно педагогической и художественно-развлекательной целям. Юный Карамзин неплохо справился с поставленной перед ним задачей. Дополняя одно примечание Жанлис, он замечал: «Мы показываем здесь французские книги для того, что читатели наши, вероятно, более упражняются в чтении на французском языке, нежели на российском. Чтение хороших французских книг, каковое мы здесь показываем, для детей похвально; однако ж желательно было бы, чтобы они читали поболее и российских книг, писанных чистым и правильным слогом» (IX, С. 95–96). Важен еще и способ размещения этих материалов в журнале: они не дробились, а располагались сплошным массивом и фактически полностью заняли несколько томов новиковского издания.

Уже в этих ранних переводах наметилось отношение Карамзина к опыту иностранной словесности как средству, помогающему развитию национальной литературы. Он не просто перевел двенадцать французских историй, посвященных перевоспитанию избалованного подростка и пропаганде филантропических идей, но и приспособил их к восприятию русского юношества. Карамзин полностью русифицировал композиционную рамку цикла, перенеся действие из Парижа в Москву и из имения Шамперси в село Уединенное. Он изменил имена и фамилии персонажей, наделив смысловой значимостью. В русском переводе кроме госпожи Добролюбовой фигурируют госпожа Правосудова, «пожилой студент» Своемыслов (в оригинале l’abbé Frémont – аббат Фремон), господа Любов, Сохин, Чванов, Чудин, Худонравов и др.

Описание жизни семейства Добролюбовых в деревне приведено в соответствие с национальными российскими условиями. Карамзин-переводчик ввел много понятий, связанных с русским культурным и социальным бытом: «горница» (logement, chambre), «девка» (femme de chambre), «кафтан» (habit), «мужик» и др.

Он намеренно заменял предметы одежды: так, «корсеты» (corsets) превратились в «сарафаны»; «юбки» (jupons) – в «сборники» (как назывались кокошники со сборками); «круглые чепцы» (bonnets ronds) были заменены свойственными для русской культурной традиции «платками». При этом созданию национального колорита служили и вводимые переводчиком фольклорные и просторечные выражения: «не видать ни синего волоса» (ne voyer goutte – не видеть ни зги), «прытко» (rapidement), «давишний» (d’hier), «подзамешаться» (s’émouvoir).

Важно отметить, однако, что эти существенные изменения, связанные с русификацией, касались только «рамки» повествования, а каждая отдельная история внутри нее сохраняла свою иностранную специфику со свойственным ей репертуаром имен, географических, исторических, названий, реалий культурного и повседневного быта. Что касается обрамления, то в нем многие отступления от оригинала объясняются желанием Карамзина приблизить переводимое к нормам российского общежития. Например, скупая, почти протокольного характера фраза оригинала, передающая благодарность французской крестьянки за оказанную помощь, разрастается до сцены раболепства по отношению к господам-благодетелям, столь типичной в условиях крепостной страны: