Роман Адерихин - Взгляд во вне. 13-й аспект понимания

« Выход за » [26] См. например, Д. Барбур. « Мыслить за пределами коробки », материал информационного интернет портала edge.org. и т. п. вперед, выше, быстрее, прогрессивнее есть нечто, которое идет « за » актом существования вообще. То есть человек как таковой автономен в своей сущности, ему нет необходимости в познании или знании нечто такого, чего он не может воспринять. Младенец воспринимает добро, любовь матери как нечто, ощущаемое им как нечто положительное в акте его восприятия, и воспринимается как нечто отрицательное в своей сути, когда он кричит, когда ему больно или он голоден. При этом, заметим, что младенец делает это и ощущает положительность и отрицательность до того, как он начинает осознавать в сравнительно методологической форме, что есть нечто такое, что называется добром, и есть нечто, являющееся злом . Проблема коренится в наличии проблемы как таковой, где неразрешимость поставлена в ранг нечто такого, что воспринимается как негативность.

Негативность и положительность есть два вектора того, как мы воспринимаем все окружающее. Существуют кластеры реализации позитивности и негативности. Тупик, запутанность и т. п. состояния всегда ассоциируются с нечто негативным, присущим нам от рождения и выраженным в подразумеваемых поисках тех состояний, которые нам известны в рамках нашей парадигмы развития, и, наоборот, простота, гармония и т. п. воспринимается как нечто позитивное. « Обусловленность на осознание » не есть форма выражения акта нашей беспомощности и механической алгоритмичности, нет, оно действует как необходимость восприятия нечто « как нечто » в том свете, что мы называем критичным, или научным мышлением .

С точки зрения иного восприятия мира и вообще акта восприятия нет необходимости в осознании тупика или недостатка знания, то есть сам вопрос о знании есть иной, нежели мы привыкли это воспринимать. Что значит иной? « Инаковость », или нечто иное, развивается за рамками привычного восприятия, но все же в рамках потенциально привычного, то есть нечто « иное » в своем Абсолюте есть нечто непостижимое, есть нечто, которое невозможно.

Интересен факт, что при произношении самого невозможного мы не понимаем невозможность как таковую . Более того, вообще все, что говорим, мы в принципе не понимаем, но лишь предсказуемо воспринимаем и реализуем . Этот вывод заключается в следующем алгоритме: можно ли искать искомое, понимать понимание, знать познанное и т. п. (ведь искомое в своей сути больше всего реализовано в искомом, так же как лучшее и точнейшее описание понимания воспроизводится в понимании) . Проще говоря, для того чтобы реализовать какой-либо фактор жизненной активности, например поиск, необходимо, чтобы поиск реализовал себя посредством его понимания « как поиска », где понимание сводится к « инаковости » самого фактора восприятия, возводимого в ранг понимания не за счет такового, а за счет отсутствия иного варианта.

Таков механизм определения и объяснения, которое ведет к акту понимания, точнее, к осознанию понимания как понимания. Следовательно, поиск есть нечто, которое выражено « инаково », но понимается как поиск, который в своей сути понимаем, но не объясним, необъяснимо понимаем.

Мы « ищем » и в этом нечто « ищем », « находим » опять же « нечто ». Но почему « искать » сопряжено с « поиском » и поиск с « правотой », зачем « правота » и как она выражена? Инвариантность « осмысления » выражается в « раздумье », которое есть « инварианта » нечто, о чем думается, где последнее понимаемо именно как « раздумье », а ничто « иное ». Однако понимание « чего », откуда мы берем это « чего » как « выражение », как « ответ », в то время как ответ сам воспринимается на уровне « поиска », « стремления ». Мы обозначаем « знанием » нечто « правильное », как будто ассоциативно « знание » есть нечто « полезное ».

Можно предположить, что вообще все человеческие отношения строятся по принципу надуманной полезности. Отнюдь, так утверждать не приходится, так как для этого нет никаких « предпосылок ». Или же да, для этого есть предпосылки? Мы используем « предпосылки » для « оправдания », однако зачем « оправдание », если есть « истина » как нечто, которое есть эллиминат поиска бесконечного знания? « Ложность » и чувственная подоплека его ощущения всегда наталкивает на поиск « отрицания » или « сопряжения », однако « поиск » не сопряжен с « остановкой », так как его сущность в « движении ». Это логично, но вместе с этим элемент логики есть лишь форма оправдания хоть какой-то позиции, но только по отношению к самой « позиционности » или « позиционированию себя как ».

« Неведение » « настораживает », однако зачем и почему? Что есть « настороженность »? Почему и для чего существует повсеместная путаница чувственного восприятия и « анализа » этого восприятия? Зачем и для чего есть категории « правоты » и « неправоты »? Что выражает сущность и что в самой « сущности » есть « существенного », а также того, что мы называем « положительным »? Как будто мы можем воспринимать нечто несущественное, которое ассоциируется опять непонятно как с негативным оттенком « нечто », которому нет понимания и объяснения. Если нечто « дано », то как можно требовать быть « иным » в смысле « данности », ведь она инвариантно представлена в форме ранговой атрибутивности, полярности, дифференциации, эклектичности, диалектичности и т. п.

Но если даже мы « скажем » нечто, то сказанное не будет восприниматься вами в его функционале, оно сразу же в вашем восприятии отсылает ко « всему », что есть, кроме « сказанного », к подразумеваемому, смысловому, однозначному, неожиданному, шокирующему, обыденному, толкованию, допущению и т. п., но не к « сказанному ». Почему? Ведь оно просто осмысленно, понято, однако воспринимается как тривиально настораживающее, так как « тривиальность » содержательно сопряжена с глупостью, отсутствием ценности и т. п.

Узлы алгоритмов понимания, оправдания, объяснения тянутся за пределами нашей возможности к их восприятию в том виде, какие они есть, а процесс их объяснения наталкивается на нечто «иное», на что именно, постараемся рассмотреть позже.