Роман Адерихин - Взгляд во вне. 13-й аспект понимания

В данном случае мы не разделяем, как может показаться на первый взгляд, полемику между реалистами и номиналистами , как известно зародившуюся еще в древней Греции и продолжающуюся до наших дней.

« Вследствие отсутствия собственного содержания у отвлеченных понятий они часто смешиваются с идеями. На этом смешении основан, между прочим, знаменитый в схоластике спор реалистов и номиналистов. Обе стороны были, в сущности, правы. Номиналисты, утверждавшие universalia post rem (идея после вещи), разумели первоначально под universalia общие понятия и в этом смысле справедливо доказывали их несамостоятельность и вторичное значение как только nomina или voces (имен и слов). С другой стороны, реалисты, утверждавшие universalia ante rem (идея до вещи), разумели под ними настоящие идеи и основательно доказывали их первичность. Но так как обе стороны плохо различали эти два значения слова universalia или, во всяком случае, не определяли этого различия с достаточной точностью, то между ними и должны были возникнуть бесконечные споры ». [19] Соловьев В.С. Сочинения в 2 томах. Т II. М., 1988. С. 204–205.

Мы привели пример « универсалий », для того чтобы ход дальнейших рассуждений не путался с проблемами реализма и номинализма.

Полагаем, что есть «сущности», с которыми мы доподлинно соединяем нечто нами воспринимаемое.

Так, сущность « закрыть » в форменно-когнитивном взаимодействии восприятия отсылает к определенному действию в « реальности », откликающейся в « последовательности », например, « движению деревянного прямоугольника », который мы называем дверью.

Именно последнее обладает функционалом « закрыть », но в то же время не в полной мере, ведь под данное физическое действие « подходит » еще несколько тысяч « наименований », не связанных и непонятных на смысловом уровне с исходным « закрыть». К примеру, при « взмахе » крыльев бабочки мы говорим « летать » а не « закрыть ». Если разобраться, то сущность « закрыть » может быть выражена как нечто уникальное и « отдельное от », то есть она форменно не может иметь привязку к физическому эквиваленту, в смысле того что это безликое и в то же время настолько понятное « оно » или « нечто », как и тысячи других сущностей, не выводимых из физического эквивалента выражения действия или сущности, например « двери ».

Опытно мы видим, что нечто движется и выполняет определенную функцию, на основании чего сопряженность действий выражается эквивалентами в « названии » или « поименовании » этих действий, ведь, как мы говорили выше, если проанализировать логическим путем структурированность компонентов каждого акта в отдельности и выразить это, как мы делаем в « определении », то все равно никак не получится выявить целостность, выраженную в адекватном « поименовании » того, что мы воспринимаем.

Поименованность предметов и процессов действительности внеопытна по отношению к акту их понимания.

Если мы, например, скажем вам: « Поднимите голову вверх », то вы сделаете соответствующее движение, известное как « поза головы » с соответствующим наклоном по отношению к небу, верху и т. п. ориентиру . Поза головы характеризуется движением, в которое входит то, что мы называем влево, вправо и т. п. При этом следует признать очевидность неопределённости коррелята в виде положения. Почему тогда поза головы сопряжена с такими неопределенными понятиями, как верх, низ и т. п., а сам верх определен как верх, а низ как низ? Каким внеопытным путем определить, что есть верх или низ, если они не имеют коррелята в виде ориентира? Почему они « определены как »? Точнее сказать, почему они « предопределены как » таковые, а именно « так как они воспринимаются и понимаются »? Они поименованы так, и эта « поименованность » воспринимается как таковая за сущность того, о чем говорится. При этом мы с легкостью можем тасовать тем, что обладает признаком « поименованности ».

Назвать бабочку вертолетом и т. п. не сложно, сложно оценить и охарактеризовать степень ложности такого рода суждения на основании нечто « достоверного », « разумного », « понимаемого » и « убедительного », а если такое заключение признать « достоверным », то не видится причин не назвать бабочку вертолетом и вертолет – бабочкой.

Точно так же положение головы вверх есть указание, точнее сопряженность указания и позы. Следовательно, « определенность » как нечто не есть нечто понимаемое нами в процессе « поствосприятия », но определено в процессе « предвосприятия » и сопряжено « уже » с нечто , воспринимаемо инвариантно как нечто , и в то же время есть выраженная « поименованность », причем осознанная нами как таковая.

«Я не есть «живое существо», или даже «человек», или даже «сознание» со всеми характеристиками, каковые зоология, социальная анатомия или индуктивная психология признают за этими продуктами природы или истории…»

« Мы не есть то, что мы именуем », мы лишь выражаем то, что поименовано как « поименование », восприятие себя как себя. Поименованность идет до восприятия себя как такового, а поименованность после восприятия есть научное мудрствование, которое вполне занятно, но, как будет показано ниже, не совсем понятно.

То есть факт « признания нечто » и факт его « наличия » не имеют причинно-следственной необходимости в оправдании восприятия « нечто » именно « таковым ». Процесс абстрактного созерцания и софистичности объяснения дает повод задуматься над тем, что каждый акт объяснения не выполняет своей функции в том смысле, что « объяснение ограничено рамками объяснения ».