Роман Адерихин - Взгляд во вне. 13-й аспект понимания

Запомните, пожалуйста, то « ощущение понимания », когда вы прочитали понятие « смысл ».

Теперь скажем, что мы имели в виду не то, что вы ощутили или представили как акт понимания, но нечто иное по отношению к алгоритму восприятия понятия « смысл ».

Например, вы имели в виду то, что смысл – это скрытое, содержательное отражение мысли писателя в его произведении или примерно нечто в таком роде.

Мы же говорим и подразумеваем под смыслом нечто иное .

Так, например, смысл (с/мыс/л ) – « мыс» мы рассматриваем в качестве диверсификации буквенной составляющей понятия « смысл ». При такой диверсификации остаются неизвестные « с » и « л ». Далее скомбинируем их путем поиска подходящих структур для « с » и « л ». Сколько возможных понятий начинаются на « сл »? Очень много. Тогда почему « с » и « л » в каждом отдельном понятии создает понятие, определяемое как « конкретное » ( смысловое ) и в то же время каждое будет обозначать « разное » при одинаковом эквиваленте начальных символов (букв), то есть начальных « сл »?

По логике вещей каждая комбинация знаков должна иметь смысл, так как в общем и целом смысл видится в сопряженности этих знаков в известных комбинациях.

Это не совсем так, так как «целое не есть совокупность ее частей».

Итак, мы имеем в остатке « сл ». Подберем понятие данной комбинации букв, например, « слово », где « сл » отпадают по остаточной системе, которую мы предложили выше. Остается « ово ». Если мы скажем понятие « овощ », то каким образом « сл », представленная в « слове », будет связана с последующим понятием, выразившимся в « овоще »?

Никак, однако, как объяснить тот факт, что они были всего несколько понятий назад единым целым, связанным смыслом, выраженным в понятии? Это один момент .

Второй момент : почему бы нам не комбинировать понятиями по остаточному принципу « окончательных » ( остаточных ) букв, как это показано выше? Если мы продолжим нашу возможную последовательность возможных комбинаций акта восприятия, то придем к следующим возможным результатам: слово-есть-овощ-есть-щука-есть-указ-есть-звание и т. п.

Алгоритм понятен, но почему в нем нет смысла ? Почему логически стройная структура не вписывается в рамки акта понимания? Ведь следует признать, что в таком случае прослеживается преемственность, структурированность, причинность и последовательность знаково-информационной составляющей, что вполне логично и составляет в совокупности все атрибуты « научно рационального знания ».

Этот и иные подобные вопросы мы рассмотрим ниже, сейчас лишь скажем, что мы не в состоянии уловить связь между наделением смыслом понятий и понятиями, таким смыслом не обладающими, так как смысл не заключается в знаковой символике форменного их выражения, но заключается в акте коммуникации и реализации волевой характеристики субъекта. [18] См. аспект « Реализация волевого акта по отношению к акту понимания ».

Все это логически приводит к тому, что можно общаться без слов, видеть без глаз, говорить без языка, и не нужно искать смысл в форменном выражении «явного», так как смысл уже нашел вас еще до вашего рождения и восприятия вами самого себя в качестве такового.

Итак, принадлежность фактора восприятия и объяснения к актам происходящего не есть привилегия нашего сознания и разума, в противном случае мы были бы в состоянии контролировать и вполне объяснить то, что мы пытаемся объяснить и то, что мы воспринимаем, так как в конечном счете разум есть мы, а если мы не в состоянии разумно воспринять все существо разума при осознании такой необходимости, выраженной в виде «стремления», как можно говорить о том, что мы нечто понимаем?

Все, что в принципе « есть », « не реализуется », « не разворачивается » и « не нуждается » в причинности по отношению к восприятию. В нем нет « необходимости » утверждения или реализации « для нас ». Оно вообще может не « нацелено » на характеристики восприятия или объяснения, оно не нуждается в форменном подтверждении и « характеризации », делении, исследовании, синтезе, анализе, причинной обусловленности, усмотрении стремлений и реализации целей.

Проблема в том, что в нашем « образе восприятия » не нуждается больше никто и ничто. Постановки вопросов и проблем не являются проблемами и вопросами в их постановке « в ином », по отношению к воспринятому, но являются таковыми лишь только в нашем восприятии того, что мы под данными форменными состояниями понимаем, причем, не зная как, но зная и ощущая знание понятия « зная », что оно обозначает « знание », которое воспринято, но необъяснимо… ведь проблемы и вопросы сами по себе не знают их назначения, установленного им нами или просто « установленные ». Они не существуют для себя и не знают о себе ничего. « Алгоритм » и « функционал » нечто невозможен без установления « причинности » и « изначальности », с которыми мы подразумеваемо связываем акты и проявления своих ощущений.

Так, мы наблюдаем, как упавшая муха хочет подняться « со спины на ноги », таков алгоритм восприятия и объяснения явления, мы так утверждаем и констатируем алгоритм « доказанного факта », выраженного в « подняться со спины на ноги », притом сущность « подняться » никак не связана с ее ассоциативной формой восприятия « подняться » у нас. У нее нет необходимости в функционале « подняться », то есть нет причины склоняться больше к использованию понятия « подняться », нежели, например, понятия « апельсин ». Мы его используем при крайней доле условности, что называется, неосознанно и, что более интересно, « необдуманно », в связи с тем, что мы не знаем и не в состоянии рационально объяснить « направленность состояния » « подняться », но всегда говорим, а точнее, используем , что « подняться » есть нечто сопряженное с « верхом », « опорой » и т. п. (где опора воспринимаема как опора, а верх как верх безотносительно к смыслу понятия подняться) , но мы не знаем « подняться » так сказать в лицо.