Юлия Говорухина - Русская литературная критика на рубеже ХХ-ХХI веков

В конце 1980-х – 1990-е годы когнитивная рамка, ограничивающая поле возможных направлений исследования критики, размывается, теория постепенно уходит от принципиальной установки на вычленение иерархий и полярности и выходит к рассмотрению критической деятельности как коммуникативного акта. Столь перспективная качественная трансформация критического дискурса, однако, недостаточно поддерживается количественно: число работ, полностью вписывающихся в описанный контекст, невелико. Обновленный критический дискурс только формируется в теории критики, однако его развитие в 1990-е годы было приостановлено. На наш взгляд, причиной этого стали факторы социокультурного характера: кризис литературы и критики, которым отмечен период второй половины 1990-х годов, обусловил отток читательской публики от современной литературы и критики. Качественные изменения происходят и в самой критике (элементы эссеизма, использование рекламных стратегий, редуцирование аналитического компонента), их становится трудно, а то и невозможно объяснить, опираясь на существующие в теории критики концепции критики и ее метода. Исследовательский интерес в 1990-е годы смещается к новым объектам (изучение постмодернизма). Дает о себе знать и общая тенденция демонстративного ухода от тех явлений литературной и общественной жизни, которые были отмечены ангажированностью (критика в этом смысле ассоциировалась с управляемой составляющей литературного процесса).

Сопоставление критических дискурсивных формаций XIX века и 1970 – 1990-х годов выявляет имманентную причину снижения динамики развития теории критики, кроющуюся в самих механизмах осмысления феномена критики, в познавательных посылках. Обновление мыслительных установок в теории критики происходило слишком медленно. И даже в период 1980 –1990-х годов, характеризуемый нами как качественно новый и перспективный, инерционно продолжают действовать традиционные познавательные принципы. Метакритика «толстых» журналов, наиболее адекватно отражающая особенности новейшей литературно-критической практики и актуализирующая антипозитивистский опыт критики рубежа XIX–ХХ веков, собственно литературно-критическая практика рубежа ХХ–ХХI веков требуют поиска иных методологических оснований теории критики. На наш взгляд, возможным основанием является парадигма онтологической герменевтики.

Герменевтико-онтологические основания позволяют определить литературную критику как сложный процесс (само)интерпретации, в котором совмещаются два акта понимания – первичное (мгновенное прозрение истины бытия) и вторичное (фиксация того, что понято, словесное выражение, его развертывание в качестве интерпретации, отрефлексированное воспоминание). На первом этапе критик выступает как некий субъект, как Dasein, для которого художественное произведение (литературное явление) – часть «сущего», то материальное, что до интерпретации не отмечено бытийствен-ностью, но открыто для интерпретаций. В процессе интерпретации оно онтологизируется, открывается. Критик, как и любой читатель, «работает» с результатом подобной же интерпретаторской деятельности, совершенной Другим (автором), но направленной на внетекстовое бытие. Таким образом, критик интерпретирует одновременно не только уже интерпретированное и воплощенное бытие, но и само бытие, обращаясь к нему через текст, сопоставляя писательскую интерпретацию с действительностью. Р. Барт в этой связи говорит о необходимости для критика учитывать «два рода отношений – отношение языка критика к языку изучаемого автора и отношение этого языка-объекта к миру» 40 40 Барт Р. Что такое критика? С. 272. ; «Книга – это своего рода мир. Перед лицом книги критик находится в той же речевой ситуации, что и писатель – перед лицом мира» 41 41 Барт Р. Критика и истина. С. 365. . В сознании критика сталкиваются две интерпретации бытия, что может обусловить факт их конфликта. Таким образом, критик в своей деятельности, по сути, одновременно осуществляет два акта: интерпретирует мир художественного текста и то бытие, которое послужило его источником. Это утверждение косвенно подтверждается концепцией Л. Витгенштейна, согласно которой познание сущности описания есть познание сущности описанного (мира) 42 42 Витгенштейн Л. Несколько заметок о логической форме // Логос: философско-литературный журнал. М., 1994. С. 312. . Художественное произведение как воплощенный вариант понимания бытия, найденный смысл, не будучи воспринятым, оказывается частью неактуализированного в сознании бытия («сущим»). Литературная критика длит смыслы, обращаясь к читателю и преодолевая неизбежное превращение чужого опыта понимания в сущее. По аналогии с высказыванием В. Руднева о том, что любой текст, передавая информацию, тем самым уменьшает количество энтропии в мире 43 43 Руднев В. П. Прочь от реальности: исследования по философии текста. М., 2000. С. 14. , можно сказать, что критика множит смыслы, преодолевая тем самым энтропию времени.

О втором (рефлексивном) акте понимания пишет Р. Барт, замечая, что критик «встречает на своем пути подозрительного посредника – письмо» 44 44 Барт Р. Критика и истина. С. 371. ; «в результате самого “прикосновения” к тексту – прикосновения не глазами, но письмом – между критикой и чтением разверзается целая пропасть» 45 45 Там же. С. 373. . Во-вторых, литературный критик как профессиональный читатель обладает не только большим читательским опытом, но и владеет приемами анализа художественного текста, может квалифицированно судить о степени художественного мастерства писателя. В силу этого критическое суждение как суждение вкуса претендует на авторитетность и общезначимость. Прагматическая компонента целеполагания, непосредственно ориентированная на реципиента, изначально направляет деятельность критика. Наконец, литературно-критическое «вопрошание» обусловливает и тот особый «вопрос», который во многом определяется коммуникативной, социокультурной ситуацией, в которой функционирует критика. По мнению М. М. Бахтина, смыслы – это ответы на вопросы 46 46 Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. С. 350. . Х.-Г. Гадамер указывает, что «в понимании всегда имеет место нечто вроде применения подлежащего пониманию текста к той современной ситуации, в которой находится интерпретатор» 47 47 Гадамер Х.-Г. Истина и метод. Основы философской герменевтики. М., 1988. С. 365. , а М. Мерло-Понти считает, что поведение является не реакцией на stimulus, а ответом, которого требует ситуация. В этом случае организм, за поведением которого ведется наблюдение, по мнению философа, «следует наделить способностью осознавать ситуацию в качестве вопроса, на который ему предстоит дать ответ» 48 48 Merlo-Ponty M. La structure du comportement. P., 1960. P. 227, 241. . Литературный критик, таким образом, изначально находится в ситуации диалога, конструируемого, как минимум, двумя «вопросами» – исходящим от него и от объекта интерпретации.