Пол Готфрид - Странная смерть марксизма

Можно показать, что европейские постмарксистские левые многое позаимствовали из американской культуры. Вопреки мнению, что идеологические поветрия движутся через Атлантику исключительно с востока на запад, вернее будет предположить обратное. В Европе продается больше американских книг, чем в Америке европейских, а европейское телевидение и кинотеатры безостановочно крутят американскую продукцию. После Второй мировой войны не европейцы завоевали Америку и взяли на себя цивилизаторскую миссию, а США перестраивали «гражданскую культуру» Германии. Американцы, в силу незнания языков, а также из-за сравнительных финансовых возможностей, не так часто ездят учиться в Европу, как европейцы в Соединенные Штаты Америки. Настаивать на том, что европейцы не могут импортировать наши политические ценности – наивный анахронизм, особенно с учетом травматических разломов в европейской жизни, созданных опустошительными войнами двадцатого столетия.

У европейских левых этот процесс заимствования зашел так далеко, что повлек за собой внедрение направлений политики, разработанных для американской исторической ситуации, в европейскую политическую повестку дня. Мало того, что европейцы переводят и взахлеб читают работы таких американских феминисток, как Кэтрин Маккиннон, Андреа Дворкин и Глория Стейнем, чьи книги продаются в европейских столицах и цитируются в европейской прессе. И дело не ограничивается тем, что речи европейских защитников прав гомосексуалистов звучат как переводные американские тексты. Еще поразительнее то, что европейские прогрессисты пытаются распространить американское законодательство о гражданских правах на иммигрантов из «третьего мира», которых европейцы никогда не делали рабами и которые прибывают в Европу по собственному желанию. Исследования, проведенные Рэем Хонифордом, Джоном Лафландом и Эриком Вернером, демонстрируют размах этого подражания: европейцы вводят меры «положительной дискриминации» для иммигрантов из Северной Африки или Вест-Индии, а европейская пресса говорит о ситуации людей из «третьего мира», решивших осесть в Европе, в тех же выражениях, какие используют американские либералы, рассуждающие о положении американских негров [21] См., например, Ray Honeyford, The Commission for Racial Equality: British Bureaucracy and the Multiethnic Society (New Brunswick, N.J.: Transaction Publishers, 1998), особенно P. 51–91; John Laughland, The Tainted Source: The Undemocratic Origins of the European Idea . (London: Trafalgar Square, 2000); Eric Werner (with Jan Marejko), L’après-démocratie (Lausanne, Switzerland: L’Age d’Homme, 2001); а также рецензию Вернера на мою книгу Multiculturalism and the Politics of Guilt в: Catholica . Vol. 78 (winter 2002–2003). P. 116–120. . По существу европейские левые, подобно канадским и австралийским левым, доводят до крайностей тенденции, заимствуемые ими у американцев: они требуют уголовного преследования за политически некорректные высказывания как за подстрекательство к «фашистским» акциям. В отсутствие налагаемых классическим либерализмом ограничений, которые все еще действуют в пределах Америки, европейские сторонники отзывчивости требуют драконовских мер против политически некорректных белых христиан мужского пола. Но это опять-таки возвращает нас к американским образцам и к таким почтенным борцам за дифференциацию свободы слова, как Маккиннон, Стэнли Фиш и Корнелл Уэст. Когда рожденный в Германии Маркузе метал в 1960-х и 1970-х годах громы и молнии против ужасов «репрессивной толерантности», он выступал в защиту цензуры, находясь в американской университетской среде и создавая свои тексты на английском языке.

Но, подражая американцам, европейские левые демонстрируют определенную и довольно заметную двойственность. Вследствие своего рода эдипова комплекса они бичуют культуру и общество, которым подражают. Так, европейские левые выискивают сюжеты, которые помогли бы им стать непохожими на заокеанского гиганта, и чем они левее в европейском политическом спектре, тем более озлобленно звучат их голоса. Американцев обвиняют в загрязнении окружающей среды, в демпинговом сбыте товаров странам «третьего мира», чтобы помешать их экономическому росту, в поддержке Израиля, который изображается как западный колониалист, угнетающий принадлежащих к «третьему миру» палестинцев. Столь злобными их делает не что иное, как их очевидная культурная зависимость, – иными словами, европейские левые паразитируют на американских идеологических поветриях. Они давно уже не экспортируют в Новый Свет ничего культурно значимого, если не считать постмодернистской литературной критики, которая привилась на кафедрах английского языка и литературы в университетах Лиги Плюща и в их провинциальных сателлитах. На самом же деле европейские левые так и не оправились от шока, каким стал для них развал советской империи. Пока эта диктатура еще как-то продолжала громыхать, левые могли тешить себя причастностью к марксистской традиции, связанной мировой военной державой, и соответственно в своих протестах против вульгарности американской культуры и засилья консьюмеризма могли ссылаться на идеализированный образ Советского Союза [22] Аргумент о роли Советов как альтернативы американской империи, особенно для французских коммунистов, см. в: Stéphane Courtois, Marc Lazar, Histoire du parti communiste 2d ed. (Paris: Presses Universitaires de France, 2000); Marc Lazar, Le communisme: Une passion française (Paris: Perrin, 2002); а также Michel Dreyfus, Le siècle des communismes , (Paris: Edition de l’Atelier, 2000). . С распадом коммунистического блока мировой социализм остался в прошлом. А расширение американского влияния ведет к тому, что европейские леваки обречены сочетать ностальгию по коммунистической диктатуре с американскими причудами. Отсюда и преобладающие в Европе левые гибриды, требующие проведения политики, изобретенной американскими социальными работниками или феминистками из американских университетов.

Наконец, нужно исключить ту гипотезу, что американцы, канадцы и западноевропейцы одновременно и независимо друг от друга наткнулись на те же самые идеологические проблемы. Поскольку-де эти народы развиваются параллельно и претерпевают, скажем, одновременный переход от экономики индустриальной к экономике, в которой центром тяжести становится сфера обслуживания, или переживают массовый выход женщин на рынок труда, то представляется вероятным, что к одним и тем же идеям они придут одновременно. Но этот вывод придется отбросить. Можно указать на экономически развитые общества – скажем, на Японию, – где женщины вышли на рынок труда, но где при этом феминизм, эмансипация геев и мультикультурализм не играют заметной роли.

Хотя в Италии в семейной жизни действуют те же тенденции, что и в Германии – низкий уровень рождаемости и работа женщин вне дома, – размах идеологических изменений в этих странах неодинаков. В Германии феминистское движение шире и активнее, чем в Италии. Особую тягу к американской политической культуре проявляют страны и группы с предрасполагающими к тому чертами: скажем, немцы, демонстративно отвергшие собственные исторические традиции, или англоязычные общества, которые втягиваются в американскую культурную и политическую орбиту в качестве младших партнеров. Наконец, учитывая заметную асимметрию культурного обмена, трудно предположить, что европейцы не испытали значительного влияния своих американских кузенов. Соотношение культурной продукции, экспортируемой из США в Европу и импортируемой оттуда, составляет пятьдесят к одному. Бен Уаттенберг в работе «Первая всемирная нация» приводит этот факт как свидетельство американского культурного превосходства [23] Wattenberg B. The First Universal Nation: Leading Indicators and Ideas about the Surge of America in the 1990s. New York: Free Press, 1991. P. 210–213. . Но, если отвлечься от смысла высказывания Уаттенберга, можно, не страшась обвинений в американском шовинизме, заключить, что торговля культурной продукцией действительно показательна для характеристики взаимного влияния. Гипотеза о параллельном развитии применительно к идеологии неприемлема, даже если все изученные влияния идут преимущественно в одном направлении. По-видимому, необходимо поднять вопрос и о той школе социальной критики, образцом которой можно считать работу Аллана Блума «Затмение американского разума», автор которой исходит из сомнительной посылки, что американские университеты и американские культурные институты оказались в плену вредоносных иностранцев, обыкновенно говорящих с немецким акцентом. Такого рода обвинения по сердцу американским патриотам, которым трудно вообразить, что нечто такое, что они находят отвратительным, может иметь чисто американское происхождение [24] Allan Bloom, The Closing of the American Mind (New York: Simon and Schuster, 1987); см. также мой ответ на составленный Блумом dossier á charge [обвинительный акт ( франц. ) – Ред .] в адрес засоряющих нашу культуру тевтонов: Paul Gottfried, “Postmodernism and Academic Discontents”, Academic Questions . Vol. 9. Vol. 3 (summer 1996). P. 58–67. .