Михаил Любимов - Гуляния с Чеширским Котом

Не последнюю роль сыграл тут Карлуша: «При всей своей приверженности к морали и респектабельности английский буржуа все же восхищается прежде всего человеком, о котором говорят, что он «clever», которого мораль не связывает и пиетет не сбивает с толку, который на принципы смотрит как на сети, расставленные для поимки своих ближних». Это для тех говорунов, которые разглагольствуют о морали в политике.

Вот беспощадный Карл Маркс о Гладстоне: «Изысканность и гладкость, пустая глубина, елейность не без ядовитой примеси, бархатная лапа не без костей, схоластические оттенки и оттеночки, вопросы и вопросики, весь арсенал пробализма с его казуистической совестью и бессовестными оговорками, с его не вызывающими сомнения мотивами и мотивированным сомнением, смиренная претензия на превосходство, добродетельная интрига, полная хитросплетений простота».

С. Смайле писал в конце XIX века, и, боюсь, сейчас мало что осталось от английской застенчивости. Пассаж об отдельном столике наводит на мысль о сходстве тогдашних английских ресторанов с советскими столовками.

Чуть больше о вежливости королей. В Аскоте проходит конкурс на самую красивую лошадь. Победитель верхом направляется к трибуне, где сидит королева, и вдруг лошадь издает непристойный звук. Англичанин краснеет до корней волос и срывающимся голосом говорит: «Простите, Ваше Величество!» «Вы знаете, — отвечает королева, — если бы вы не извинились, я могла бы подумать, что это сделала лошадь».

Наши полковники предпочитают «Моя ласточка!» или «Моя

кошечка!». Как жаль, что в наше время солдаты, офицеры и

генералы уже не ездят в каретах!

Сколько раз по утрам я бегал рысцой вдоль озера Серпен-тайн! Какое счастье, что нравы изменились: представляю, как меня коллективно купают в озере, весело пуская ко дну…

Энгельс резонно написал: «Никогда не следует допускать, чтобы Мильтона, первого защитника цареубийства, Алджернона Сидни, Болингброка и Шефтсбери вытеснили из нашей памяти их более блестящие французские последователи». Всё-таки не зря давали англичане приют классикам!

Местечко знаменито тем, что в 20-е годы в доме Вирджинии Вульф, ныне известной больше по пьесе Олби «Кто боится Вирджинии Вульф?», собиралась группа писателей и художников, включая философа Д.-Е. Мура, писателя Э. Форстера, критика и философа Литтона Стрэчи, поэта и драматурга К. Фрая и экономиста Д. Кейнса, ставшего впоследствии мировой величиной.

Умную голову раскаленной иглой прожигала навязчивая идея: уронить под ноги зонт, который внезапно раскрывается как парашют! Но я побоялся воплощать ее в жизнь, опасаясь перекошенного от испуга лица, глубокого обморока и паралича подопытного кролика.

Наслышавшись подобных анекдотов, я долго проверял свои брюки перед выходом из английских туалетов, но с годами, поездив по миру, понял, что французы и испанцы не только небрежно застегивают ширинки на людях, но даже отправляют на виду малую нужду. Что делать, если очень хочется? Боюсь, что таким же стал и английский джентльмен…

Мудро написал Смайле: «Многое из того, что в наше время носит громкое название патриотизма — не что иное, как просто ханжество и узость мысли; патриотизм этот проявляется в национальных предрассудках, национальных фантазиях и национальной ненависти». Понимаю, что перечеркнул многое из уже написанного, но Истина дороже, чем друг Платон…

Прекрасно и непонятно пишет В. Набоков в «Смотри на арлекинов»: «Шпионаж был моим clystere de Tchekhov даже еще до того, как я женился на Ирис Блэк, чья поздняя страсть к сочинению нескончаемой детективной истории, видимо, возгорелась от искры, высеченной каким-то намеком, оброненным мною, как роняет глянцевитое перо мимолетная птица, и касающимся моего опыта на бескрайних и мглистых полях Разведки». С чеховским клистиром я проходил целых 25 лет…

Некоторым избалованным русским, вроде Набокова, тоже нравится приватность: «Совершенная тишина, никакого радио за окном, никто не топает над головой, никто не храпит внизу, никаких гондольеров, бражничающих напротив за лужайкой, никаких пьяных в коридоре».

Даже наш человек в Лиме, суровый резидент, прошедший через потрясения нескольких латиноамериканских переворотов и потерявший на них лошадиное здоровье, попал под влияние Сиднея и заразился садоводством. Дело дошло до того, что отпуск он провел на своем подмосковном приусадебном участке и так развернулся, что даже прихватил два квадратных метра у соседа, за что был репрессирован дачным кооперативом и с его подачи получил выговор по партийной линии за рвачество…

Свинья — прекрасный повод, чтобы втянуть в историю маститого Уистена Хью Одена:

Во имя этого придется скуку Впитать тебе и суше стать стократ, Лжеправедности изучить науку.

Воспеть разврат, когда того хотят,

И мучиться, как от сердечной боли,

За выпавшие нам свинячьи роли.

Для тех, кто со слишком большим пафосом относится к семье, меланхолический Шопенгауэр написал: «Единственное неудобство иметь четырех жен — это четыре тещи».

Интересно, как это у дщерей получается? Репутация у них неважная, но я думаю, это дело рук «французских собак». Анекдот: «Англичанин снял номер в парижской гостинице, его предупредили, что номер темный и неудобный. «Как вы провели ночь?» — спросил утром портье. — «Отлично!» — «Мы забыли вас предупредить, что в номере находится мертвая француженка…» — «Да? Ая думал, что это живая англичанка!»»

Одна прекрасная англичанка подарила мне галстук с надписью «Мужская шовинистическая свинья». Спасибо! Надеваю по торжественным датам.

Мне трудно объяснить, что это такое, но уверяю, что не название коктейля.

Сэр в кресле с газетой за утренним кофе. Леди спускается по лестнице из спальни. «Плохая новость, сэр. То, что мы принимали за беременность, оказалось не беременностью…» — «Как, миледи, у нас не будет наследника?» — «К сожалению, нет, сэр!» — «Боже мой! Опять эти нелепые телодвижения!»

У. Черчилль писал: «Школьные учителя обладают властью, о

которой премьер-министры могут только мечтать».

Как писал Эмиль Кроткий, «послушать футболистов, так вся история человечества — это история борьбы за первенство в футболе».

Франк Хаббард: «Самое трудное в боксе — собирать свои зу-