Андрас Рона-Таш - По следам кочевников. Монголия глазами этнографа

Чувствуем безмерную усталость. Кару лихорадит, Кёхалми тоже плохо себя чувствует. Останавливаемся у станционного строения, где отдыхают гуртовщики. Сходим с грузовика, но у нас не хватает сил даже для того, чтобы войти в гостиницу. В семь часов едем дальше, нам предстоит сделать еще 260 километров.

Наконец-то! Вот она, главная дорога, которая приведет нас в центр Дзабханского аймака — Джабхалант, или, как его иначе называют, Улясутай. Управление машиной в темноте требует от водителя напряженного внимания, непонятно, как Сумья может еще сидеть за рулем. Дорога такая плохая, что наши испытания превосходят все, что перенесено до сих пор. Продвигаемся по болоту, местами по бревнам, где они еще не погрязли в трясине. Кое-где сохранились насыпи, но чаще ориентиром служит все тот же след автомобильных колес. Фары то и дело выхватывают из темноты груды грязи; как видно, совсем недавно здесь откапывали машину, завязшую в трясине. Эти разрытые могилы автомашин, ледяной воздух и полная темнота не улучшают настроения.

Но вот натыкаемся на придорожную гостиницу. Горячий чай согревает и придает бодрости. Снаружи слышатся звуки клаксона, и через минуту входит незнакомец и обменивается парой слов с нашими спутниками; до сознания доходит потрясающая новость: за нами прислана легковая машина. Как раз вовремя. Вот как это случилось: Вандуй из Ваян-Улэгэя, а может быть еще из Кобдо, снесся по телефону с Улан-Батором и попросил прислать легковую машину. Джип советского производства ждал нас в Улясутае, и Джагварал позвонил туда, чтобы его выслали нам навстречу.

Радость наша оказалась преждевременной. Металлические сиденья расположены параллельно колесам, и ветер насквозь продувает низенькую открытую машину. Виднеются неясные очертания застрявших грузовиков. Джип продвигается со скоростью не более 20 километров в час. Топи чередуются с каменистым грунтом, нас бросает то вверх, то вниз. Через четверть часа мы уже с сожалением вспоминаем о «комфортабельном» грузовике. Машина несется под нависшими скалами, по краю пропасти, потом пересекает каменистое ложе горного потока. Время тянется ужасно медленно, и бесконечными кажутся километры, Кёхалми, сидящая рядом с шофером, время от времени сообщает: прошли еще 70 или еще 65 километров. Попутчики затягивают бесконечную монгольскую песню. После двадцатого повторения присоединяемся к ним, ничего другого нам не остается.

Дома! Машина тормозит, но не тут-то было! Ночь подшутила над нами, мы приняли за жилье развалины какого-то монастыря. Едем дальше. Подъезжаем к юртам; на щите объявление: «Дорожное строительство, путь закрыт!» Приходится оставить даже ту скверную дорогу, по которой мы передвигались до сих пор. Едем напрямик через болото. Вдруг вспоминаю о мучениях Свена Гедина в пустыне. Тогда не было машин, но, хотя Свен продвигался медленнее нас, не думаю, что ему было хуже.

Временами, чтобы хоть как-то продвигаться вперед, приходилось включать привод обеих осей. Подумываю о том, не лучше ли нам переждать где-нибудь до утра. При дневном свете ехать все-таки легче. Давно уж проехали 80 километров, а Улясутая нет как нет.

Песня умолкает, слышен только шум мотора, прерываемый скрипом камней или чавканьем грязи.

Только в половине второго ночи приезжаем в спящий городок. Нужно еще найти гостиницу, а потом директора. Наконец он приходит и впускает нас.

В комнате ждет почта, пересланная сюда из столицы. Уже месяц, как мы не получали никаких известий из дому. Моих сил хватает лишь на то, чтобы сложить письма в хронологическом порядке и открыть первое из них; прочитать его я уже не смог: меня сморил сон.

Улясутай — старинный город; при маньчжурах он был одним из административных центров. Вандуй жил здесь в детстве и рассказал нам о дореволюционных временах; кое-что он помнил сам, но больше знал по рассказам родителей. В те времена тут проживало много китайцев, самым большим праздником у них считался день Гесера. Китайцы связывают с именем Гесера свержение монгольской династии Юань. В те далекие времена все китайские отряды, во главе которых стояли монгольские военачальники, взбунтовались, убили или прогнали чужеземцев. В дальнейшем маньчжурская династия, пришедшая к власти в XVII веке и поддерживавшая традиционный культ Гесера, имела, конечно, вполне обоснованные причины, чтобы не подчеркивать своей роли в соответствующих событиях китайской истории. Не случайно этот праздник особо чтили китайцы, жившие в Монголии. На самом деле Гесер — легендарный герой «Гесериады», одной из самых великолепных эпических поэм Центральной Азии, происхождение которой вызывает много споров. Различные варианты этой эпопеи известны в северных районах Индии, заселенных тибетцами, в самом Тибете и в Монголии [67] Монгольская династия Юань, правившая Китаем с 1280 по 1368 год, была свергнута в результате массовых выступлений китайских горожан и крестьян. Тяжелый гнет, сгон крестьян с земли, обременительные повинности разорили страну. В 40-х годах XIV века антимонгольские выступления превратились в массовое вооруженное восстание, возглавлявшееся тайным обществом «Белый лотос», которое создавало отряды «красношапочников». Среди вождей движения, носившего религиозную окраску, выдвинулся выходец из крестьянской семьи, буддийский монах Чжу Юань-чжан. Став императором, Чжу Юань-чжан подавил крестьянское движение и восстановил феодальное государство. Что же касается Гесера, героя замечательного памятника монголо-ойратского народного творчества, впервые опубликованного в Китае в 1716 году, то в нем воплощается порожденная смутами и междоусобицами идея о народном герое, борющемся за социальную правду, за устранение на земле звериного закона пожирания слабых сильными мира сего. Легендарный монгольский герой Гесер был, видимо, отождествлен живущими в Монголии китайцами с Чжу Юань-чжаном. — Прим. ред. .

В первой половине дня мы побывали в местном музее и библиотеке. Пожилой монгол, видимо бывший лама, сообщил, что ему известна «Красная летопись», написанная Лоцава-Ртамгрином. Он, очевидно, ошибался, может быть, спутал эту хронику с «Золотой летописью» Рцаба-Ртамгрина, который умер в 30-х годах текущего столетия и был, пожалуй, последним представителем этого историко-религиозного жанра.

Решили провести несколько дней в городке и его окрестностях. Все виденные нами раньше города, включая Кобдо, были новыми или по меньшей мере застроенными современными домами. Узкие улочки Улясутая и саманные домики в китайском стиле созданы мастерами далекого прошлого. Городок зажат между горой, у подножия которой он расположился, и рекой Улясутай; расти ему некуда. Мы переходим по большому мосту на другую сторону реки, чтобы осмотреть развалины старинной маньчжурской крепости. У моста висит табличка с надписью «Стоянка» и изображением лошадиной головы. Здесь должны оставлять своих коней всадники, приехавшие в город. Китайская надпись под нависшей скалой сообщает: «Здесь синие ворота». Указание очень ценное, так как синих ворот теперь и в помине нет.