Николай Заболоцкий - Стихотворения и поэмы

Когда-то «нестерпимая», «тоска разъединения» с природой отступилась от поэта, и перед ним «мысли мертвецов прозрачными столбами… вставали до небес», слышался живой голос Пушкина, а в камне «проступал лик» украинского философа Сковороды.

Оглядываясь на пройденный поэтом путь, вспоминая трагические ноты, прозвучавшие в «Столбцах», можно сказать, что в чем-то они объяснялись «нестерпимой тоской разъединения» с народом, заслоненным тогда от Заболоцкого зловещим «мурлом мещанина».

Н. Заболоцкий сравнительно редко обращался к теме истории в ее крупномасштабных политических проявлениях, к событиям, разыгрывающимся, так сказать, на ее авансцене. История интересует его в своем ежедневном течении, в отблесках, шрамах и почетных морщинах, которые она кладет на души и лица обыкновеннейших людей. «В захолустном районе, где кончается мир», «в стороне от шоссейной дороги, в городишке из хаток и лип», в хевсурском «бедном… селенье, скопленье домов и закут», «где-то в поле возле Магадана», — в таких невидных, невзрачных местах разыгрывается действие многих стихов Н. Заболоцкого. Здесь производятся нм «промеры» истории, человеческих душ, мужества и горя. Поэту глубоко ненавистно отчуждение от земных забот, радостей и горестей, какой бы внешней импозантностью и значительностью оно ни прикрывалось. Недаром в стихотворении «Казбек» холодному величию прославленной горы противопоставлена жизнь ютящихся у ее подножья хевсуров:

В «Противостоянии Марса» давнее поверье становится поводом для гневной отповеди тем, «кто о чужой не страждет боли, кому все средства хороши».

Истинное величие — не «в надмирной вышине», а в способности и готовности принять в свое сердце все, чем жива человеческая душа, быть плотью от плоти скромных тружеников. Со всем грузом своих мыслей и забот вступают крестьянские ходоки в кабинет В. И. Ленина, и вождь оказывается не просто гостеприимным, но близким им по своему складу и даже обличью великого труженика и скромнейшего человека:

(«Ходоки»)

Быт, который прежде преимущественно казался поэту олицетворением косности, теперь нередко становится для Н. Заболоцкого источником таких поэтических деталей, сквозь которые, как сквозь волшебное стекло, видится вековая история народа, его жизнестойкость.

(«Стирка белья»)

Для Н. Заболоцкого значительны не только «избранные» моменты народного и человеческого бытия, а все, чем «живая душа человека страдала, дышала, жила». То, что кажется мелким и непримечательным, часто заключает в себе весьма красноречивую характеристику существенных черт жизни. В будничной обстановке нередко невидимо для окружающих расцветает или, наоборот, увядает до времени человеческая душа. Равнодушному глазу не откроется «блаженный смысл короткой той минуты», когда в глубь детского сознания, «как спутники живые, вошли и этот дом, и этот сад, и лес» — навеки вошло очарование мира («Детство»), Не заметит он и того, как трагически застилается этот «дивный мир» скучной повседневностью в глазах другой девочки («Городок»), Охватившая ее тоска, «беспричинное» отвращение к копошащимся вокруг петухам да гусям — это инстинктивное сопротивление юной души той бездумной инерции существования, которая отталкивает и другого созерцателя «птичьего двора» — самого поэта:

(«Птичий двор»)

Взятые отдельно, некоторые стихи Н. Заболоцкого могли бы показаться абстрактно-психологическими. Таково, например, размышление «О красоте человеческих лиц»:

Однако, если сопоставить это со всем творчеством Заболоцкого пятидесятых годов, мы увидим, что почти за каждой строкой стоит конденсированный жизненный опыт, итоги долгих наблюдений и что мысли, здесь заключенные, образно реализованы в таких стихах, как «Ласточка», «Неудачник», «Некрасивая девочка».

Пристрастие поэта к живописи сказалось не только в его многочисленных пейзажах и не только в неоднократных обращениях к ассоциациям с великими творениями художников: «.. дуб бушевал, как Рембрандт в Эрмитаже, а клен, как Мурильо, на крыльях парил» («Гомборский лес»). В таких его стихах, как «В кино» или «Старая актриса», явственно сквозит желание использовать ту технику, которая восхищала его в мастерских живописных портретах и позволяла «души изменчивой приметы переносить на полотно» («Портрет»), «Выраженье тяжелой заботы», не сходящее с лица «одинокой, слегка седоватой, но еще моложавой на вид» женщины, дает для познания волнующей поэта человеческой судьбы не меньше, чем «прекрасные глаза» Струйской, пленившей Заболоцкого на рокотовском портрете.

А какой неожиданный и беспощадный луч правды врывается в портрет прославленной актрисы вместе с фигурой девочки — полуродственницы, полуслужанки. Это стихотворение отнюдь не заключает в себе плоской моралистической сентенции, а вызывает живую и тревожную мысль о противоречиях человеческих натур, о том, что, по выражению Гейне, и соловьи бывают с копытами.

Неверно утверждать, будто и эта заключительная строфа, и финал стихотворения «Некрасивая девочка» риторичны! [42] И. Роднянская. Поэзия Н. Заболоцкого. — «Вопросы литературы», 1959, № 1, стр. 136. О Заболоцком можно сказать то же, что говорится в последнем стихотворении о детской душе, жадно впитывающей все впечатления бытия: «Ей всё на свете так безмерно ново, так живо всё, что для иных мертво!» Та живая интонация сочувствия и сострадания, которая постепенно крепнет в «Некрасивой девочке», не имеет ничего общего с заданностью тезиса о «подлинной и мнимой красоте».