Николай Заболоцкий - Стихотворения и поэмы

Время придет, и могила, подобье гнезда.
Скроет меня. Но и в этой уютной могиле
Будет звучать мне, как пастырям в поле звезда,
Голос морей, и замолкнуть я буду не в силе.

Песни народа и синего моря прибой
Ты собрала в песнопении шума морского.
Хлеб мой насущный, позволь мне сродниться с тобой,
Песней младенчества дай мне насытиться снова!»

Незнакомка из Зубовки, в буре огней
О тебе я пою постоянно.
Где бы ты ни ступила — там роза, и в ней
Пламенеет Давидова рана.

Незнакомка степей, полевая Нестан,
Ты — как родинка в книге поэта.
Не вчера ли еще обнимал я твой стан,
Хоть ищу тебя долгие лета?

Неужели тебя не увижу опять,
Как когда-то увидел впервые?
К нам былая любовь возвращается вспять
И бросает цветы полевые.

Ворвалась ты мне в сердце, сгубила меня.
Неужели ты нынче в неволе?
Оседлал я опять боевого коня
И лечу в украинское поле.

Окрестил я тебя Катериной моей,
Полюбил я твой взор соколиный.
Ты — лоза виноградная, роза полей
На странице из книги старинной.

Если б мог я страданья твои сократить!
Запах кос твоих нивы чудесней.
Если помнишь еще обо мне — может быть,
И моей ты утешишься песней.

Я тебе уготовал супружеский дом.
Стих, как колокол, стонет и бьется.
Размышления взвешены в сердце твоем,
Очи черные — глубже колодца.

Ты — грузинской поэзии свет и любовь.
Навсегда ты свободна отныне.
Твой платок развернулся по ветру, и вновь
Я зову тебя — на Украине!

Чт о это? Утро над берегом Рицы
Или твои шевельнулись ресницы?

Может быть, собраны чашею скал,
Это лишь слезы твои предо мною?
Светится озеро влагой ночною.
Выйди ко мне на лесной перевал!

Буком и ясенем заняты скаты.
Здесь неуместен столетиям счет.
И не состаришься здесь никогда ты,
Если приляжешь у берега вод.

Срезал тростник я, и вновь у постели
Буду я петь для тебя на свирели.

Озеро так же поет, как и я.
Где ты, моя быстрокрылая птица?
Око природы и мысль бытия —
Ждет тебя в скалах прозрачная Рица.

В сердце она уместилась моем
И твоему уподобилась взгляду.
В ней мы сегодня опять узнаем
Нашей отчизны красу и отраду.

Небо лазурно, вода — изумруд.
Слава Абхазии, милому краю!
Около Рицы тебя ожидаю,
Все ее тайны откроются тут.

Пухом ланит твоих, бархатом кожи
Влага подернута, словно с небес
Ринулось в грудь мою, полную дрожи,
Лучшее чудо из наших чудес.

Тени сгустились на озере Рица,
Щеки твои побледнели, но я
Лишь о тебе продолжаю томиться,
Нежная горная птица моя!

Здесь, возле буков и ясеней ночи,
Вечная молодость смотрит в волну.
Дай же и мне заглянуть в твои очи —
В Рицу мою и ее глубину!

Сердце мое, виночерпий, трепещет от боли давно.
Чашу вина поднеси мне, чтоб горе забыло оно!

Если в вине заблестят отраженья сияющих рук.
Станет серебряной влагой пурпурное это вино.

Лжет на меня мухтасиб, и моих он не ценит услуг, —
Низкой душе оставаться навеки в грязи суждено.

Пусть эта чаша уста целовала, царица, твои,
Горечь и ревность я выпью сегодня, чтоб высохло дно.

Поймано локоном, смотрит на родинку сердце Лютфи, —
Крепок силок, и не вырваться птичке, нашедшей зерно!

Скажи моей деве, что скоро я жить перестану, скажи!
О том, что, как нищий, я слаб, моему ты султану скажи!

Горит мое сердце, из глаз моих бедных струится
поток, —
О скорби моей ты свече моей кельи туманной скажи!

Уж кровь лепестками покрыла мне сердце,
и я изнемог, —
Ты царственной розе про эту опасную рану скажи!

Как звезды на небе, бесчисленны слезы на лике моем, —
Луне моей ясной про слезы мои без обмана скажи!

Трепещет Лютфи и томится в разлуке он ночью
и днем,—
О горе его моему ты прекрасному хану скажи!

Встань вечерней порой и лицо приоткрой, чтоб звезда
пронеслась над твоей головой, как ночной мотылек,
Новорожденный месяц под бровью крутой засверкал,
отправляясь в полет круговой, как ночной мотылек.

Бедным телом моим и душой овладев, брось ты камень,
играя, на луг и стрелу золотую из рук, —
Затрепещет всё тело, пробито стрелой, а душа потеряет
над камнем покой, как ночной мотылек.

Посторонний свидетель — к чему он, мой друг? Но уж,
если придешь ты ко мне и его приведешь для услуг, —
Пусть душа моя — бедная жертва твоя — вкруг него
обовьется с безумной тоской, как ночной мотылек.

Но, прищурив глаза, ты глядишь на меня, сколько явной
насмешки во взгляде твоем и неведомых мук!
Всё, что есть у меня, и всё то, чего нет, вкруг насмешек
твоих замирает с мольбой, как ночной мотылек.

Девятнадцати лет ты, царица моя. Расцветает твой сад.
В драгоценный наряд ты себя облеки, —
Вкруг твоих девятнадцати лет полетит
девятнадцатитысячный шепот людской,
как ночной мотылек.

Знать, до самого сердца прекрасной луны долетели
стенанья и вздохи твои, о певец Агахи!
Пусть же в сладком восторге трепещет душа, от стенаний
и слез замирая весной, как ночной мотылек!

Если локонов ряд на прелестном лице ты откроешь,
царица, в саду —
Будет завистью ранен прекрасный тюльпан, и сунбуль
удивится в саду.

Если шелковый ворот одежды своей расстегнешь ты
небрежной рукой —
Будет сердце тюльпана кроваво от ран, даже роза
затмится в саду.

Если люди в великом безумье своем забывают о встрече
с тобой,
Брось их в пламень разлуки, сожги их сердца и воздай
им сторицей в саду.

О мой кравчий! Всё в пурпуре это вино — в нем черты
отразились твои.
Дай мне чашу багровую, словно тюльпан, — пир цветов
да продлится в саду.