Дебора Стивенз - Почему с хорошими женщинами случаются плохие вещи. 50 способов выплыть, когда жизнь тянет тебя на дно

Однажды Шарлотта в очередной раз почувствовала недомогание, и Сьюки, повинуясь какому-то природному инстинкту, повезла ее к врачу в местную больницу. Когда они доехали до больницы, у Шарлотты сильно поднялась температура. Врач сомневался в целесообразности обследования Шарлотты — такой жар был рядовым явлением, — но Сьюки настояла на своем, высказав опасение по поводу гипертермии. Температура у Шарлотты продолжала подниматься, что привело в конечном счете к остановке сердца. Реанимация была бессильна. Смерть Шарлотты, красивой девочки шести лет, привезенной в больницу в полдень, была установлена в три часа дня.

Безоблачная, счастливая жизнь Сьюки разбилась всего за каких-то три часа. Позже Сьюки рассказала нам: «Когда человек переживает страшную потерю, у него нередко опускаются руки. Я стояла в тот момент перед выбором: умереть, досуществовать до смерти или жить дальше. Вариант 3 был самым трудным, но, по правде говоря, единственно доступным. Я бы хотела, чтобы женщины всегда помнили, что выбор есть в любом случае и право на выбор — только за нами».

«Потеря Шарлотты стала самым сокрушительным ударом за все сорок лет моей жизни, — продолжала Сьюки. — Я думаю, что ее не затмит ничто и в течение следующих сорока лет. И раз уж бесполезно желать ее воскрешения, я хочу извлечь урок из ее короткой жизни. Когда я встречусь с ней снова, то хочу иметь возможность рассказать, как ее смерть изменила меня, и не в плохую сторону. Я хочу рассказать ей, как ее уход из жизни помог мне стать лучше. Изменил меня так, как я надеюсь помочь измениться другим людям. Научил меня вкладывать частичку ее мягкости и терпения во все, что я делаю, оставаясь на этом свете.

Гope — это очень сложный танец, — продолжала Сьюки, — это два шага назад, два шага вперед и иногда резкое падение. Процесс отпускания поводьев целителен, но труден, когда затрагивает любовь. Очень легко быть окруженным сочувствием и тяжко переживать боль утраты. Это ощущение всеобъемлющее и делает боль утраты особенно острой. Трудность отпускания поводьев состоит в том, что человек все еще чувствует связь с тем, что отпускает. Я не справилась с этим окончательно и не уверена, что хочу этого. Но я точно знаю одно: следующие сорок с хвостиком лет моей жизни, которые я буду ждать встречи с моей дочерью, пройдут быстрее, если я найду, чем их заполнить. Научусь снова радоваться. Буду по-прежнему активна и не разучусь любить возможности.

Люди недооценивают позитивный настрой. Но без него я бы до сих пор так и не встала с постели. Иногда это дается легче, иногда тяжелее. Но я упорна. Я должна быть упорной ради моих оставшихся двоих детей, моего мужа, Шарлотты, себя самой. Самым тяжелым было отпустить свое собственное горе для того, чтобы полностью посвятить себя помощи моим детям и моему мужу в переживании их горя».

Вы именно сейчас переживаете душераздирающе ужасную ситуацию, самое трудное в которой — отпустить страдание, сожаление и злость? В чем суть данной ситуации? Что произойдет, если вы будете цепляться за данную ситуацию? В чем выгода движения вперед?

Саранн Ротберг сидела на краешке кровати гостиничного номера в Нью-Йорке и смеялась, болтая с Мишлен о разных забавных случаях. Такие беседы были привычными для Саранн и ее дочери, Лориэл. «Мы смеялись и не могли остановиться, — рассказывает Мишлен, — как вдруг смех Саранн стал более походить на плач. Слезы полились из ее глаз ручьем, и она стала жаловаться на несправедливость жизни к ее дочери и сожалеть об ошибках в ее собственной жизни. Немного погодя она успокоилась. Когда она взглянула на меня, я поняла, что именно в этот момент она переориентировалась с прошлого на будущее».

В феврале 1999 года Саранн впервые услышала эти ужасные слова: злокачественная опухоль, рак груди, операция, облучение, химиотерапия. Ей показалось, что она разучилась дышать.

Тельма вышла на демонстрацию против своих страхов

Саранн рассказала нам: «Доктора наперебой спорили о прогнозах по поводу моего рака груди, и в этот момент моя душа взбунтовалась. Я прочитала статью о Норманне Козинсе, который «исцелил себя, смеясь». Эта статья взорвала мрачные мысли о моей болезни. Врач-диагност как раз только что сказал мне, что соберет для меня консилиум онкологов только вечером в пятницу. Услышав это, я, поддавшись, кактеперь понимаю, скорее истерическому порыву, скинула с себя больничный халат и побежала в ближайший видеосалон за комедиями».

«В видеосалоне я почувствовала себя комком страха, тревоги и подавленности. Если смех помог Норманну Козинсу излечиться от редкого психического заболевания двадцать лет назад, почему я не могла прогнать мою раковую опухоль смехом за оставшиеся до вечера пятницы 60 часов? Что я теряю? Скупив в видеосалоне все комедии, я вернулась домой, все еще пытаясь осознать, что включает в себя борьба с раком. Я уложила пятилетнюю дочку спать раньше обычного.

Я изо всех сил старалась подавить слезы во время нашей вечерней молитвы. Меня мучили страшные вопросы: сколько еще сказок на ночь я успею ей рассказать? Хватит ли у меня сил купать ее после начала химиотерапии? Всхлипывая, я убежала к телевизору, стоявшему в соседней комнате, и попыталась вставить в видеомагнитофон первый попавшийся диск. Поможет ли мне смех так, как это описано в воспоминаниях Норманна Козинса?»

«Я сидела перед зеркалом и молилась о чуде. На экране телевизора появился юный Эдди Мерфи, озвучил свою первую шутку, картинно подкрутил усы — и мою комнату наполнил смех зрителей. Я приказала моим мыслям сосредоточиться на трюках Эдди, хотя мозг упорно возвращал меня к размышлениям о моей смертельной болезни. Следующая шутка Мерфи — и я смеюсь до слез. Еще одна шутка — и я снова смеюсь и плачу. Еще одна шутка — и я хохочу на весь дом. Я все еще могу смеяться! Я осознала, что раковая опухоль, уничтожающая мою слабую грудь, не может лишить меня способности смеяться, если я не позволю раку этого. Я поменяла кассету на Джеки Мейсона. С каждым взрывом смеха я дышала все глубже. Глубже вдох — сильнее облегчение. С облегчением пришло и долгожданное успокоение. Я смеялась уже несколько раз в минуту, и жизнь стала казаться не такой уж непереносимой.