Дмитрий Токарев - Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Д.Хармса и С.Беккета

Друскин называл чинарей эзотерическим объединением, в то время как «ОБЭРИУ» (Объединение реального искусства) было объединением экзотерическим, удовлетворявшим общественный темперамент его создателей — и в первую очередь Даниила Хармса. Ядро «ОБЭРИУ» составляли Хармс, Введенский и Заболоцкий; ни Друскин, ни Липавский, ни Олейников в него не входили. Созданию «ОБЭРИУ» предшествовал ряд достаточно эфемерных объединений, таких как «Левый фланг», «Фланг левых», «Академия левых классиков». Окончательно название «ОБЭРИУ» закрепилось с осени 1927 года. Знаменитые «Три левых часа» — одно из последних коллективных авангардистских выступлений (24 января 1928 г.) — были организованы в рамках «ОБЭРИУ».

В дальнейшем я буду пользоваться тремя терминами: «алогическая поэзия», когда речь идет о Хармсе и Введенском; «обэриуты» — говоря о некой художественной практике, в той или иной степени объединяющей Хармса и Введенского с другими членами движения; «чинари» — имея в виду общность метафизических и религиозных взглядов Хармса, Введенского, Друскина, Липавского.

Золотоносов М. Шизограмма хо, или Теория психического экскремента // Хармсиздат представляет. СПб., 1995. С. 81.

См. пример реконструкции первоисточников в статье: Сажин В. Сон о погибели русской литературы // Хармсиздат представляет. С. 83–85.

Beckett S. Textes pour rien // Beckett S. Nouvelles et Textes pour rien. Paris: Minuit, 1958. P. 149.

Борхес Х. Л. Сочинения: В 3 т. Рига, 1994. Т. 2. Эссе. Новеллы. С. 91.

Беккет С. В ожидании Годо // Беккет С. Театр. СПб., 1999. С. 63.

Еще в 1932 году Беккет начинает писать роман «Мечты о женщинах, красивых и средних» («Dream of fair to middling women»), однако ни закончить, ни опубликовать его ему не удается. Беккет решает переработать роман в сборник рассказов, который и выходит в 1934 году под заглавием «Больше замахов, чем ударов» («More pricks than kicks»). Поскольку впоследствии писатель никогда не стремился опубликовать исходный текст (он вышел в свет лишь после смерти Беккета), мне кажется оправданным называть его первым настоящим романом именно роман «Мэрфи».

Хайдеггер М. Бытие и время. М., 1997. С. 253.

Там же. С. 245. См. слова королевы Маргариты в пьесе Э. Ионеско «Король умирает»: «Смерть всегда была здесь, с самого первого дня, с момента зачатия. Она — растущий побег, распускающийся цветок, единственный плод» (Ionesco Е. Le Roi se meurt // Ionesco E. Théâtre. T. 4. Paris, 1966. P. 53). Отмечу, что перевод О. Ильинской в сборнике «Носорог» не совсем верен (М., 1991. С. 180).

В той же пьесе Ионеско король говорит: «Когда ему угрожает смерть, мельчайший муравей борется изо всех сил. Он покинут всеми, вырван из мира других. Вместе с ним угасает вся вселенная. Умирать неестественно, поскольку никто этого не хочет. Я хочу быть» (Ibid. Р. 46).

Французский экзистенциалист Г. Марсель называл, в отличие от Хайдеггера, смерть ближнего основным фактором трагичности бытия. По словам Г. Тавризян, «для Марселя проблема жизни и смерти встает во всем своем значении прежде всего по отношению к существованию дорогого человека. Отсюда рождается это проникновенное, ни с чем не сравнимое по своей психологической достоверности определение: „Любить — значит говорить другому: ты не умрешь…“» (Тавризян Г. М. Габриэль Марсель: философский опыт о человеческом достоинстве // Марсель Г. Трагическая мудрость философии. М., 1995. С. 34).

Барт Р. Литература и значение // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1989, 1994. С. 288–289. Согласно Ж. Делезу, «для философии абсурда нонсенс есть то, что просто противоположно смыслу. Так что абсурд всегда определяется отсутствием смысла, некой нехваткой (этого недостаточно…)» (Делез Ж. Логика смысла. М., 1995. С. 95).

Камю А. Миф о Сизифе // Камю А. Бунтующий человек. М., 1990. С. 26.

Там же. С. 39. Еще один пассаж из рассуждений французского философа заставляет вспомнить о хармсовских оппозициях, упомянутых в начале главы. «Если я обвиню невиновного в кошмарном преступлении, — пишет Камю, — если заявлю добропорядочному человеку, что он вожделеет к собственной сестре, то мне ответят, что это абсурд. В этом возмущении есть что-то комическое, но для него имеется и глубокое основание. Добропорядочный человек указывает на антиномию между тем актом, который я ему приписываю, и принципами всей его жизни. „Это абсурд“ означает „это невозможно“, а кроме того, „это противоречиво“» (с. 26). В противоположность добропорядочному человеку, Хармс ненавидит то, что служит основой так называемого «нормального» человеческого поведения вообще и основой построения логического суждения о реальности в частности; такое суждение всегда ограничивается лишь тем, что этой реальности имманентно, не учитывая того, что ей трансцендентно. Отказ от заранее определенной универсальной позиции, выступающей в качестве единственной реальности, позволяет преодолеть противоречие, заключающееся в одновременном приятии и страсти и сдержанности, и распутства и целомудрия, что Хармс и делает, стремясь к некому трансцендентальному единству этих понятий.

«Причинно-следственное отношение между субъектом и объектом зиждется на акте их разделения. Познавательное отношение между ними также зиждется на факте их разделения. Но есть и третье отношение между субъектом и объектом: любовное отношение, которое зиждется на их фундаментальном единстве, несмотря на их разделение», — замечает французский поэт Рене Домаль (Daumal R. Clavicules d’un grand jeu poétique // R. Daumal. L’évidence absurde. Paris: Gallimard, 1993. P 60).

См.: Ревзина О. Г., Ревзин И. И. Семиотический эксперимент на сцене // Ученые записки Тартуского гос. университета. Труды по знаковым системам. V. Тарту, 1971. С. 232–254. Речь идет о постулатах, детерминизма, общей памяти, одинакового прогнозирования будущего, информативности, тождества, истинности, неполноты описания, семантической связности.

Барт Р. Литература и значение // Барт Р. Избранные работы. С. 289.

Друскин напоминает, что в моменты просветления логика начинает казаться нам чем-то, что нам противопоставлено, что находится вне нас. Тогда сама логика Аристотеля представляется «величайшим абсурдом» ( Чинари—1, 646).

Камю А. Миф о Сизифе. С. 31.

Поэты группы «ОКЭРИУ» / Под ред. М. Б. Мейлаха. СПб., 1994. С. 539.

Жаккар сравнивает этот диалог со знаменитой сценой из «Лысой певицы» Ионеско, когда звонят в дверь, а за ней никого нет. По его мнению, в обеих сценах нарушается постулат о детерминизме, в соответствии с которым каждое следствие имеет свою причину. Нетрудно заметить, однако, что если у Ионеско действительно нарушается причинно-следственная связь, то у Хармса, по сути, горение лампы выступает как действие, вообще не имеющее причины. Именно поэтому оно алогично, в то время как сцена из «Лысой певицы» не более чем абсурдна.