Дмитрий Токарев - Курс на худшее: Абсурд как категория текста у Д.Хармса и С.Беккета

Ср. с яблоком с Дерева познания добра и зла в «Грехопадении».

См. также сон Хармса, в котором его соитию с Эстер, его первой женой, мешает Введенский, ложащийся между ними ( Дневники , 459), а также стихотворение «В ночной пустынной тишине…».

См. ниже мотив ампутации ноги в текстах Хармса.

Альдо Тальяферри видит в отношениях Моллоя и его любовницы Лусс отражение одного из древних средиземноморских мифов о сакральном самооскоплении, которое произвел Аттис во имя богини плодородия Кибелы, чье имя означает дословно «пещера», «полость» (Tagliaferri A. Beckett et la surdétermination littéraire. Paris: Payot, 1977. P. 53). В. Сажин возводит некоторые мотивы хармсовской стихотворной пьесы «Лапа» (1930) к тому же мифу ( Псс—1 , 374). Один из его элементов — сосна, под которой оскопил себя Аттис, — присутствует в поэме Хармса; в «Моллое» она превращается в лиственницу. Джордж Фрэзер, произведения которого были знакомы обоим писателям, обращает особое внимание на то, что миф об Аттисе связан с природными циклами и с архаическими ритуалами умирания и воскресения (Фрэзер Дж. Золотая ветвь. М., 1986. С. 327).

Характерно, что если в конце двадцатых годов Хармс говорит о необходимости порвать со своей первой женой Эстер из-за того, что ее «рациональный ум» ( Дневники , 447) разрушает дело его жизни, «ОБЭРИУ», то есть алогическое, то в текстах следующего десятилетия именно иррациональность бессознательного угрожает его метафизико-поэтическому проекту.

Guggenheim P. Out of This Century: The Informal Memoirs of Peggy Guggenheim. New York: Dial press, 1946. P. 197. Там же Гугенхейм цитирует поэму Беккета, написанную по-английски в 1937 году и переведенную им на французский в 1946-м: «они приходят / другие и такие же / с каждой другое и такое же / с каждой отсутствие любви другое / с каждой отсутствие любви такое же» («elles viennent / autres et pareilles / avec chacune c’est autre et c’est pareil / avec chacune l’absence d’amour est autre / avec chacune l’absence d’amour est pareille». — Beckett S. Poèmes, suivi de Mirlitonnades. Paris: Minuit, 1978 / 1992. P. 7).

«Мечты о женщинах, красивых и средних» и «Больше замахов, чем ударов». Это тексты очень автобиографичные; их главный герой, Белаква, имя которого заимствовано Беккетом из дантовского «Чистилища», желает обрести внутренний покой, но в то же время поддерживает сексуальные отношения с различными женщинами.

«Люблю голым лежать в жаркий день на солнце возле воды, но чтобы вокруг меня было много приятных людей, в том числе много интересных женщин», — записывает Хармс в 1933 году ( Дневники, 473). Вода — стихия женская по определению.

Фрейд 3. Очерки по психологии сексуальности // Фрейд 3. «Я» и «Оно»: Труды разных лет. Тбилиси., 1991. Кн. 2. С. 26.

Характерно, что даже «необыкновенное возбуждение» управдома, вызванное лицезрением прелестей Антонины Алексеевны («Неожиданная попойка»), не заканчивается половым актом; не реализуется в полной мере и текст: тот факт, что Хармс обозначает пьесу как «комедию в 3-х частях», свидетельствует о наличии у него определенного, уже сформировавшегося замысла. Текст тем не менее обрывается, не успев развиться. Характерно и то, что мужское возбуждение не идет ни в какое сравнение с женским; так, в тексте «Но художник усадил натурщицу…» возбуждение, исходящее от натурщицы, пышной и не слишком чистоплотной, передается не только и не столько Золотогромову, сколько Петровой и Абельфар, причем последней приходится даже покинуть комнату.

Беккет С. Первая любовь // Беккет С. Изгнанник С. 171. Если верить Э. Чорану, Беккет особенно любил ту сцену из «Путешествий Гулливера», где самка йэху страстно бросается на обезумевшего от отвращения Гулливера (Cioran Е. М. Encounters with Beckett // Samuel Beckett: The Critical Heritage / Ed. by L. Graver & R. Federman. London: Routledge & Kegan Paul, 1979. P. 337).

Золотоносов М. Слово и Тело, или Сексагональные проекции русской литературы: Неформальное введение в антологию фаллистики // Петербургские чтения. СПб., 1992. № 1. С. 212.

Бердяев Н. А. О назначении человека. М., 1993. С. 71.

Там же. С. 70.

Там же. С. 48.

«Образование мира объектов есть источник всех несчастий человека, — замечает Бердяев. — Объект мне чужд и непереносим. И Гегель связывал несчастное сознание с отношением к объекту, с раздвоением и разрывом» (Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого // Бердяев Н. А. О назначении человека. С. 355).

Бердяев Н. А. О назначении человека. С. 69.

Там же. С. 50.

В файле — Глава 5. «Бытие и текст», раздел «4. Остановка И/истории» — прим. верст.

Еще в мифах нога, отмечает Фрейд, является одним из основных сексуальных символов (Фрейд 3. Очерки по психологии сексуальности. // Фрейд 3. «Я» и «оно». Кн. 2. С. 24).

Бердяев Н. А. О назначении человека. С. 206–207.

Шопенгауэр А. Избр. произв. С. 399. Шопенгауэр связывает полноту женщин с их детородной функцией; полнота тела определяет выбор мужчиной женщины, поскольку она свидетельствует о преобладании «растительной функции» и пластичности (Там же. С. 386). Хармса, как известно, привлекали именно полные женщины.

Бердяев Н. А. О назначении человека. С. 71.

Беккет С. Первая любовь // Беккет С. Изгнанник. С. 169.

На первый взгляд, данному утверждению противоречит диалог Т. А. Мейер-Липавской и Хармса, зафиксированный в «Разговорах»: «Т А.: Нельзя ли хоть без свидетелей ходить голым, скажем, по лесу? — Д.Х.: Нет, одному нельзя. Одному ничего не сделать. Так же как в совершенном одиночестве и стихи не будут писаться» ( Чинари—1 , 244). Конечно, эксгибиционизм Хармса определяется в первую очередь необходимостью демонстрации своей мужской силы, однако ключ к этому высказыванию содержится во второй его части, там, где Хармс говорит о стихах. Для него, как для приверженца «реального» искусства, невозможно творить в пустоте, в вакууме; «реальные» стихи отражают полноту «чистой», «первой» реальности, для которой характерна единосущная коммуникация поэта со всем миром, в том числе и с миром предметов. В поэтическом акте преодолевается, таким образом, экзистенциальное одиночество человека, заброшенного в земной мир; в нем он находит способ достижения сверхсознания, которое есть не что иное, как сверхчувственное единение со всем сущим.

Именно поэтому невозможно согласиться с критиками, по большей части феминистскими, которые считают, что, несмотря на свое в целом отрицательное отношение к женщинам, беккетовские персонажи могут тем не менее испытывать сожаление по поводу того, что они предпочли радостям любви мучительное познание себя самого. Так, согласно Дж. Ачесон, «не совсем ясно, смог бы рассказчик в „Первой любви“ достичь мистического переживания „Небытия“, оставшись с Лулу-Анной». В то же время та тоска, с которой Крэпп говорит о своем разрыве с женщиной в лодке, подразумевает, что он поступил бы правильнее, посвятив себя ей, а не своему искусству. То же самое и в «Мэрфи»: говоря, что Сэлия посвятила себя своему стареющему дяде, Беккет показывает нам, насколько ее жизнь и жизнь Мэрфи была бы лучше, если бы он женился на ней, вместо того чтобы пытаться проникнуть в сферу своего эго (Acheson J. Beckett and the Heresy of Love // Women in Beckett. P.76).