Маргарита Павлова - Неизданный Федор Сологуб

Старик улыбчивый, ты медлишь на пороге,
И смотришь на толпу играющих детей.
Хоть ноги голые марает грязь дороги,
Забавны милые беспечностью своей.

Но думы у меня безрадостны и строги,
Когда гляжу на них, они в душе моей,
Как зарево больших и медленных огней.
Обнявших светлые, надменные чертоги.

Давно определен, бессмысленно суров,
Начертан наш удел, о дети бедняков!
И пусть в иной душе, из милых глаз мерцая,

Зародыш гения дает свои ростки,
Бессмысленная жизнь, и косная, и злая,
Покровом тягостным сомнет его цветки.

Влечется злая жизнь! Ни счастья, ни свободы!
Ленивей тяжких змей ползут немые дни,
Летят, как ураган, стремительные годы,
И гаснет радость грез, как бледные огни.

Заставлены пути, заграждены исходы.
Не трать остатка сил, неправды не кляни.
Пускай твою ладью неведомые воды
Несут лесным ручьем в таинственной тени.

Лежи на дне ладьи, следи ветвей мельканье,
И слушай сонных струй ленивое роптанье,
И жди, спокойно жди. Бездействие не стыд.

Когда для битвы нет оружия и силы.
Усталого раба ничто не устрашит, —
Ни холод жизни злой, ни холод злой могилы.

За мрак изображений
Меня ты не брани, —
Такой мой скорбный гений,
Такие наши дни!

Суровых песнопений
Моих ты не кляни, —
То в мглистости томлений
Горяшие огни!

Гореть как можно жарче.
Светить как можно ярче,
Страданий не тая,

За черною горою
Встать красною зарею, —
Вот заповедь моя.

Жди удивительного чуда
Иль предсказания оттуда,
Где у людей едва-едва
Работать стала голова.

В поле девушка ходила
И случайно придавила
Голою стопой
Цветик полевой.
Он головкой лиловатой
Никнет до земли.
Вдруг к былинке полусмятой
Чьи-то кудри прилегли.
Смотрит девушка, вздыхая,
На больной цветок,
Осторожно выпрямляя
Тонкий стебелек.
Говорит она тихонько:
— Что мне сделать, милый мой?
Взбрызнуть венчик твой легонько
Свежею водой?
Иль от солнца в тень лесную
Мне тебя пересадить? —
Шепчет он: — Сам оживу я, —
Не мешай мне жить! —

Прохожу я тропы и дороги,
Не обувши стремительных ног.
Пробегают свободные ноги
По просторам свободных дорог.

Вот мои сапоги-скороходы,
Те же в прошлый и нынешний год.
Их окрасили солнце и воды,
Они годны на всякий поход.

Пламеннее солнца сердце человека,
И душа обширней, чем небесный свод,
И живет от века до иного века,
Что в душе созреет в урожайный год.

Как луна печальна, как вода текуча
В свете переменном зыбкая мечта.
Пусть ее закроет непогодой туча, —
Сквозь века нетленна, светит красота.

Много вижу следов на песке прибережных дорог.
Вот оттиснулись гвозди огромных мужицких сапог;
Вот следы от девичьих ботинок, и узких, и тесных,
Сжавших парочку ножек, хоть белых, но вряд ли
прелестных;
Здесь ряды мелких ямок песок прибережный сберег, —
Это — оттиски пальцев разутых ребяческих ног;
Вот еще свежий след вижу я, — поперек всей дороги
Точный слепок оставили голые девичьи ноги.
Хороши эти слепки, и кажется мне, что прошла
Здесь русалка нагая и вниз по реке уплыла.

Иду я и заглядываю
В окошечки домов,
И радостно загадываю:
Любовь из-за цветов
Кого пронзит из дев иль вдов?

Вот Троично-березовая
Раздвинется стена,
И глянет нежно-розовая
Из светлого окна.
Ты девушка иль весна?

Не улыбайся, день прекрасный.
Мне в запыленное окно,
Меня печалит свет твой ясный.
В моей душе темно, темно.

Куешь ты стрелы золотые,
Надменно-горькие лучи.
О солнце! ливни огневые
В мое окошко не мечи.

Простился я с надеждой прежней,
Не жду спасенья от небес,
И цели жизни безнадежней
Умом осмеянных чудес.

Ты улыбаешься, день ясный,
И на просторы, и в окно.
Меня печалит свет бесстрастный.
Всем проливаемый равно.

Куешь ты стрелы золотые,
Надменно-горькие лучи.
О, солнце! ливни огневые
В мое окошко не мечи.

Не тешусь я надеждой сладкой.
Я знаю, — вещий, ты воскрес,
Чтоб вечной, яркою загадкой
Сиять в обилии чудес.

Противоречия во всем:
Мы любим то, что нам приятно,
Но сердцу скучно, если в нем
Все слишком мило и опрятно.

Всегда нас тянет преступить
Ограды правил и закона.
В стихах мы даже согрешить
Хотим попранием канона.

А в жизни мир и тишину
Для отдыха мы только ищем,
Но отдохнем, и в ширину,
И в глубину, и в вышину
Летим, и падаем, и рыщем.

Мы любим столкновенье воль,
И бури всякие нам милы,
И даже стыд, и даже боль —
Лишь испытанья нашей силы.

Обнажились гладкие каменья,
Тихой струйкой вьется мой ручей.
В нем блестят разбрызганные звенья
Ярких, жарких солнечных лучей.

В воду загорелыми стопами
Я вхожу, почуять холодок
И потом с ручейными мечтами
На горячий выбрести песок.

В переулке одиноко
Я иду. Прохожих нет.
Зажигается далеко
За туманом тихий свет.

Скучно все вокруг и темно,
Все как будто бы в бреду,
И в душе тоскливо, томно.
Я, понурившись, иду.

Утром ветер с моря веял,
Небо в тучи обложил.
Дождик лужицы насеял,
Сонный воздух освежил.

Что мне лужицы ночные!
Обходить их не хочу,
И порою в них босые
Ноги тихо омочу.

С каждым их холодным всплеском,
С каждым вздохом темных вод
Дальний свет призывным блеском,
Разгорался, зовет.

Но зачем? Вот я уж дома.
А куда же мне идти?
Неотвязная истома
Все запутала пути.

Волны моря
Гулко стонут.
Полны горя,
Челны тонут.

Челн, непогодой сколоченный.
Парус, наставленный горем.
Вьюгой страданья измоченный, —
Мы ли со смертью заспорим?

Гулко волны
Стонут в море.
Тонут челны,
Полны горя.

Друг моей печали.
Муза слез и страха,
Из небесной дали,
Из земного праха
Мы с тобой свивали
Яркие виденья,
Знойные картины:
Горе преступленья,
Боль немой кручины,
Сладость примиренья,
Бешенство проклятий,
Радость вдохновенья,
Юный пыл объятий,
Зелье сладострастья.
Стыл огонь с годами.
Вьюгою ненастья,
Бурными ветрами
Песни разносились
В мраке безответном.
Лучше б не родились
В мире неприветном
Наши песни, муза:
Нет с удачей в мире,
Милый друг, союза
Нашей скорбной лире.