Маргарита Павлова - Неизданный Федор Сологуб

Умертвили царицу мою,
Схоронили в могиле немой
Чаровницу мою.
Я глубоко печаль затаю,
Замолчу перед злою толпой.

Спи в могиле, царица моя,
До желанной и светлой весны,
Чаровница моя!
Вешней молнии брызнет струя,
И прольются весенние сны,

И разбудят царицу мою,
Воззовут от могильных ночей
Чаровницу мою.
Я глубоко тоску затаю,
Я не выдам печали моей.

Давно уж я покинул Сину,
Столицу королевства Рэй,
Но помню странную картину,
Красу дворцовых галерей;

Толпу торжественного бала
Она делила пополам,
Господ в мундиры наряжала,
И обнажала милых дам.

Кружились господа и дамы.
Пажи нагие у колонн
Смотрели пристально на шрамы
У высеченных дев и жен.

Направо, теша королеву,
Ведущую на четках счет,
Пажи наказывали деву
Двумя лозами впереплет.

Налево, пред инфантой юной,
В весельи после семи чаш
Перебиравшей лютни струны,
Совокуплялся с дамой паж.

А в глубине к столбу прикован,
С презреньем озирая бал,
Кнутами весь исполосован,
Казнимый мученик стоял.

На улице пылью запахло.
Мне больно и сладко вздохнуть.
Зимою мучительно чахла
Моя утомленная грудь,

В ней сердце так больно сжималось,
Я думал: «Не надо мне жить!»
И горько душа порывалась
Ненужные дни погубить.

Дыхание улицы пыльной
Мне снова пророчит весну,
И, может быть, грудью бессильной
Я скоро без боли вздохну.

…………………………………………………………………
Свистали, как бичи, стихи сатиры хлесткой,
Блистая красотой, язвительной и жесткой.
…………………………………………………………………
Цензурой оскоплен нескромный мой роман,
И весь он покраснел от карандашных ран.
Быть может, кто-нибудь работою доволен,
Но я, — я раздражен, бессильной злостью болен,
И даже сам роман, утратив бодрый дух,
Стал бледен и угрюм, как мстительный евнух.
…………………………………………………………………
И, бледный декадент, всхожу я на ступени,
Где странно предо мной зазыблилися тени,
Таинственным речам внимаю чутко я,
И тихих сумерек полна душа моя.
Смеясь моей мечте жестоко и злорадно,
Мне люди говорят, что тайна неразгадана,
Что мистицизм нелеп, что путь науки строг,
Что смертен человек, и что развенчан Бог.

Так жизнь пуста, так грезы ярки!
Над бездной радуга горит,
И вечный свод небесной арки
Глаза и душу веселит.

А под богатством зыбких красок
Зияет в бездне вещий мрак,
И говорит мне кто-то грозно,
Что жизнь направлена не так.

Больной, угрюмый человек,
Зачем глядишь ты на детей?
Зачем ты отравляешь их
Безумной мрачностью своей?

Им радость жизни суждена,
Им любы птички и цветки,
И не под силу их плечам
Мертвящий гнет мирской тоски.

Верьте, люди, если скажут,
Что безумно я живу,
И с моим названьем свяжут
Безобразную молву.

Дерзок я, нигде предела
Не нашел мой произвол.
В рай мечта моя взлетела,
В ад я сам ее низвел.

Сладким светом горних кущей
Наслаждаться не хочу.
Я к тоске, меня зовущей,
В бездну адскую лечу.

Утомленный горячими ласками
Обнаженных наложниц и жен,
И куреньем восточным и сказками
В сладострастный покой погружен,
На подушках роскошного ложа
Неподвижен и мрачен владыка,
И у ног его трепетно лежа,
Не поймут омраченного лика.

Но внезапно улыбкой жестокою
Отвечая внезапной мечте,
Он встает пред женой черноокою,
Несравненной в своей наготе,
И на землю ее повергает ударом,
И бичует румяную кожу.
А потом, в утешение карам,
Вознесут к господинову ложу.

Путь лежит по каменцу.
Ноги в кровь изрезал я.
Но не близок я к концу.
Все со мной печаль моя.

Ненавижу снова женщин и обманы,
Стены и туманы.

Все и мне враждебно: пасмурные домы,
Улиц переломы.

Ненавистна правда глупая людская,
И неправда злая.

Стану утешаться данным мне жестоко
Виденьем пророка.

Воздвигнет мне царство
Живая мечта, —
Там с радостью мука
Чудесно слита.
Нагой красотою
Украшу мой двор.
Пажей наготою
Насыщу мой взор.
И дев обнаженных
Светла красота,
И радостна сердцу
Моя нагота.
Веселые пляски,
И смех, и вино,
И всем мое ложе
Доступно равно.
Когда же устану
Я петь и плясать,
Неловких велю я
Схватить и связать,
И сечь прикажу я,
Чтоб тешить мой гнев,
Пажей обнаженных
И трепетных дев.
И слаще свирели
Обрадует крик,
Пронзителен, звонок,
Нестроен и дик.
Но, так же, как радость,
И муки любя,
Мучительно высечь
Велю и себя.
Мне радостна будет
Жестокая боль, —
Скрещенье жестоких,
Разнузданных воль.

Если б я могла, как платье,
Плоть мою переменять,
То отбросить это тело,
То войти в него опять, —

Я умчалась бы далёко,
И в путях добра и зла
Много жизней разновидных
Променяла б и сожгла.

Испытала бы утехи,
И страдания, и грех,
И безумных пыток стоны,
И беспечно-звонкий смех.

Но жизнь однообразна,
Я — вечно та же я,
И тягостны томленья
Такого бытия.

Мой смех, моя веселость,
И все мои вины
Должны быть той же мною
В слезах растворены.

Блаженство истязанья
Так скудно веселит, —
За обнаженной мукой
Идет тяжелый стыд.

И самый стыд, — могла бы
Я радость в нем найти, —
Но вечный смех докучный
Смогу ли я снести?

Так жизнь однообразна,
Что я — мой злейший враг, —
Клеймит меня навеки
Мой каждый смелый шаг.

Тяжелые сны меня мучат,
Но мне никогда не наскучат.
Умею призвать их я сам.
Себя опьяняя нарочно, я жгу
В ночной тишине фимиам
Таким невозможным богам,
Что даже о том рассказать не могу.
Стремлюся я к снам этим жадно,
И мучат они беспощадно.

Мне весело, — я необутый
По мягкой земле прохожу,
И новые с каждой минутой
И радость и счастье вокруг нахожу.

В земле моей корни и травы,
И воздух мой нежен и чист.
Меня замыкают дубравы,
До неба я весел, и свеж, и душист.