Маргарита Павлова - Неизданный Федор Сологуб

И правда, что тут удивляться!
Что было, то и есть.
Ослу куда деваться?
Ослу ослиная и честь.

За плохое знание урока
Элоизу Абеляр жестоко
Розгами, — не раз уж, — наказал.
Слышал дядя вопли милой девы,
Слышал дядя грозный голос гнева,
И, довольный, руки потирал.

— Элоиза знает очень много,
Только все ж учитель должен строго
К высшим знаньям девушку вести,
Многих юношей она умнее,
Многих мудрых стариков мудрее,
Но к наукам трудны всем пути. —

Ах! каноник глупый! непонятно
Простаку, что деве так приятно
На коленях милого лежать,
Чувствовать карающую руку,
И на возрастающую муку
Воплями свирельно отвечать.

Не поймет каноник, — Абеляра
Так волнует эта ласка-кара,
Так терзаемая плоть мила,
И не с хриплым гневом, а с любовью
Орошает кара деву кровью,
Как забава райская, светла.

И на тело, где пылают розы,
На багряный свет от каждой лозы,
На метанье белых, стройных ног,
На мельканье алых пяток голых,
Окружен толпой харит веселых,
Улыбается крылатый бог.

Старый дом развалится,
Домовой не сжалится,
В новый дом уйдет,
И на новоселие,
На свое веселие
Всех чертей сберет,

Нежитей, кромешников,
Угловых приспешников.
Леших, водяных,
Старую кулиману,
На печи поиману,
Два десятка лих.

Болен хоженька
Уж четыре дня.
Милый боженька,
Пожалей меня.

Исцеление
Ты сынку пошли.
Страшно тление
В глубине земли.

Мало видывал,
Травки мало мял.
Ручки вскидывал,
Жалобно кричал.

Разве сделали
С ходнем что не так?
Бело тело ли
Загрызет червяк?

Молим боженьку, —
Старых пожалей,
И на хоженьку
Свой елей пролей.

Беден бес, не ест он хлеба,
Не залезет он на небо.
Он гордыней обуян.
— Помолись, простят. — Не хочет.
Хоть и страждет, да хохочет,
Вечный страж низинных стран.

Он уродливый, рогатый,
Копытастый да хвостатый,
И дыханье — серный смрад.
Широко расставив уши,
Ловит грешные он души,
Чтоб тащить их прямо в ад.

Хотя и пустынна дорога,
Но встретится кто-то чужой, —
О камень споткнешься немного,
Смутясь, загорелой ногой.

На пыльной одежде недобрый
На миг остановится взгляд,
Как будто ты встретился с коброй,
Точащей укусами яд.

А то прогремит таратайка
С сухим дребезжащим смешком:
«Вот, пыли моей поглотай-ка,
Уж если идешь босиком!»

В версте от торговой деревни,
Скрывая насмешку слегка,
Хозяйка дорожной харчевни
Подаст мне стакан молока.

Она раскраснелася ярко,
Дородней коровы своей:
— Теплынь, в сапогах-то, знать, жарко,
Дешевле без них и вольней!

Все мы, сияющие, выгорим,
Но встанет новая звезда,
И засияет навсегда.
Все мы, сияющие, выгорим, —
Пред возникающим, пред Игорем
Зарукоплещут города.
Все мы, сияющие, выгорим,
Но встанет новая звезда.

Безумные слова,
Всего глупее в мире,
Что будто дважды два
Всегда, везде четыре.

Меж небом и душой
Ты не построишь крышу,
И от тебя, друг мой,
Я этих слов не слышу.

И ты всегда права
В любви, как и во гневе,
И все твои слова —
Плоды на райском древе.

РЕКЛАМА КОНТОРЫ ОБЪЯВЛЕНИЙ

Мы — добрые черти, веселые черти.
Мы всех как-нибудь утешаем.
Несите смелей объявленья о смерти.
До полночи мы принимаем.

Тоску об усопших нам сыпьте в кисеты.
Со смертью никто ведь не спорщик.
А утром идите в контору газеты, —
Возьмет объявленье конторщик.

Он мудрою притчею вас не утешит,
Квитанцию выдаст, да сдачу.
Кисет для печали женой его не шит,
Цены он не знает для плачу.

Не ночью, не утром, умри на закате,
Пусть вечером пишут некролог.
Вдову мы утешим в прискорбной утрате,
И плач ее будет недолог.

ТАНКИ

1
Осыпайтесь, лепестки
Сладкого жасмина
Легче грезы.
Не настигнут вас угрозы,
Не найдет кручина.
2
Мне упрек не шлите,
Милые цветочки,
Взятые в полях.
Вам увянуть скоро,
А мои мечты бессмертны.

В таинственную высь, в неведомые веси,
В чертоги светлого и доброго царя
Зовет настойчиво нездешняя заря.
Там чародейные вскипают смеси.

Душа упоена, земные гаснут спеси,
И с бесом говоришь, веселием горя,
Все знание свое попутчику даря,
И бес несет во всё уюты в дальнем лесе.

Откроет пред тобой заросший мохом склеп
Веселый Рюбецаль, покажет груды реп.
Желанью каждому ответит формой крепкой

В руках кудесника скользящий быстрый нож.
И станет правдой все, что было прежде ложь.
И отроком бежит, что вырастало репкой.

Душу вынувши из тела,
Разве радуется Смерть?
Ей убийство надоело,
Иссушило, словно жердь.

Истомилась от размахов
Умерщвляющей косы,
Извелась от слез и страхов.
Жаль ей сгубленной красы,

Тошны ей на диком пире
Токи терпкого вина.
Изо всех, живущих в мире,
Ныне всех добрей она.

Не заползет ко мне коварная змея.
Ограду крепкую от злого своеволья
Поставила мечта державная моя,
И падает мой враг в унылые раздолья,

И торжествую здесь, как царь великий, я,
Как копья воинов, блестят в ограде колья.
Сосуды подняты для буйного питья,
Как первый свет зари над росной чашей всполья.

На опрокинутом лазоревом щите
В гореньи выспреннем, и в милой теплоте,
В атласной пышности, в шуршаньи томном шелка

Такой причудливый, но ясный мне узор!
И созидается мечте моей убор,
И, ароматная, легко дымится смолка.

Здесь недоступен я для бредов бытия.
Весенней радости, пророческой печали
Здесь плещет светлая, немолчная струя,
В которой радуги алмазно заблистали.

Зеленоокая, лукавая змея
Здесь чертит чешуей, прочней дамасской стали,
Лазурные слова на пурпурной скрижали,
Змея премудрая, советчица моя.