Маргарита Павлова - Неизданный Федор Сологуб

Я на таинственной дороге
Увидел лики божества,
И слушал в сладостной тревоге
Неизъяснимые слова.

Семью увенчанный венцами,
К земле опять вернулся я.
Семью горящими сердцами
Вещала людям речь моя.

Но люди темные в долине,
Сыны безумные земли,
В своей неправедной гордыне
Меня безумным нарекли.

Трое ко мне устремились,
Трое искали меня,
Трое во мне закружились,
Пламенной вьюгой звеня, —

Ветер, дающий дыханье,
Молния, радость очей,
Облачный гром, громыханье
Вещих небесных речей.
Вихорь, восставший из праха
В устали томных дорог,
Все наваждения страха
В буйных тревогах я сжег.

В огненной страсти — услада.
Небо — ликующий храм,
Дни — сожигаемый ладан,
Песня — живой фимиам.

Под легким туманом долины
Теперь обращается в кого-то.
Сладостней нет былины,
Чем эта сказка заката.

Люди дневные, глядите же,
Как мерцают золотые главы,
В таинственный город Китеж
В сиянии вечной славы.

Горестна для сердца утрата,
Не хочет оно быть терпеливым,
Но не умерло то, что когда-то
Верным воздвиглось порывом.

Стремитесь во мглистые дали,
Не верьте, что время необратимо, —
В томленьях творческой печали
Минувшее не проходит мимо.

В неисчислимых обителях Бога
Пространство и время безмерно.
Не говорите, что сокровищ так много, —
Там все сохранилося верно.

Если замолкнет хотя на минуту
Милая песня моя,
Я погружаюся в сонную смуту,
Горек мне бред бытия.

Стонет душа, как в аду Евридика.
Где же ты, где же, Орфей?
Сумрачна Лета, и каркает дико
Ворон зловещий над ней.

Все отгорело. Не надо, не надо
Жизни и страсти земной!
Есть Евридика одна лишь отрада,
Жаждет услады одной.

Стройный напев, вдохновенные звуки
Только услышит она, —
Пляшет, подъемля смятенные руки,
Радостью упоена.

Вновь пробуждается юная сила
Жить, ликовать и любить,
Солнце дневное, ночные светила
С равным восторгом хвалить,

Знать, что вовеки светла и нетленна
Сладкая прелесть любви.
С песнею жизнь и легка и блаженна.
Песня, ликуй и живи!

Милая песня любви и свободы,
Песня цветущих полей,
Лей на меня твои ясные воды,
Лепетом звучным лелей!

СОНЕТ
В. А. С<���утугиной>

О Вера милая! Зачем ненужный стыд
Ей точно клюквою советской щеки мажет?
Ее и речь моя в толпу нагих Харит
Харитой новою вмешаться не отважит.

Она не холодна, как девственный гранит,
Когда змея лукавств к ушам ее приляжет,
Но знак таинственный застенчиво хранит
И ни за что его поэту не покажет.

А этот милый знак, он — надпись на стене
Великим мастером воздвигнутого храма,
И разгадать дано лишь Богу или мне,

Что им возвещено, комедия, иль драма,
В чистилище ль зовет, иль увлекает в ад,
Или избраннику вещает рай услад.

Если скажешь. — Упоенье
есть невиннее любви! —
То поэта вдохновенье
вдохновеньем не зови,

Солнцу дай другое имя,
свет дневной считай за тьму,
И тогда тебя, безумец,
не прощу я, но пойму.

Своей вины не отрицай
И, вспоминая злую повесть
Безумств кровавых, пробуждай
Заснувшую в оковах совесть.

Когда она в простых сердцах,
Стеная тягостью, проснется,
Какой неодолимый страх
В лукавствующих встрепенется!

Какие жалкие слова
Услышим от того, кто ныне
Ликует дерзко на вершине
Когда Россия чуть жива!

— Кто сложил куплеты? —
— Так, один чудак. —
— Пишут как поэты? —
— Просто, натощак. —

— Разве утром только? —
— Нет, и вечерком.
Не дает нисколько
Им Ученый Дом.

— Вот и ходит вечно
Автор натощак,
Но поет беспечно. —
— Этакий чудак!

— И нигде не служит? —
— Нет, он так живет.
Никогда не тужит,
Песенки поет.

— От веселых бредней
Не уйдет поэт.
Даже в час последний
Сложит он куплет.

— Скажет: «Оставляю
Скучный кавардак,
Всем того желаю», —
— Этакий чудак! —

Топор широкий не отрубит
Его преступной головы,
И слава про него затрубит,
Но все дела его мертвы.

Эфесский храм, сожженный рано,
В воспоминаньях вечно свят.
Нетленно-юная Диана
Не помнит, кто был Герострат.

Где твои цветочки, милая весна?
— Для моих цветочков мне любовь нужна, —

Где твои улыбки, милая любовь?
— Все мои улыбки захлестнула кровь.

Душа моя без крыл
Из области могил
Назад не прилетит,
И там, где спит она,
Водой полонена,
Душа бессильно спит,
И все вокруг, как сон,
И чуть я оживлен
Игрою чуждых сил,
И жизнь моя пуста, —
Томленье у креста,
Среди немых могил.

Кинжал не нужен для того,
Кто хочет умереть.
Совсем не надо ничего,
Чтобы дотла сгореть.

Созреешь к смерти, и придет
Стремительный недуг,
Тебя, как столб гнилой, качнет,
И наземь рухнешь вдруг.

КОЛЫБЕЛЬНАЯ НАСТЕ

В мире нет желанной цели,
Тяжки цепи бытия.
Спи в подводной колыбели,
Настя бедная моя.
Вот окно мое высоко.
Над тобою я стою.
Снял я мантию пророка,
И, как няня, я пою:
Баю-баюшки-баю.
Бай мой, бай, волшебник, бай,
Настю тихо покачай.

В муках дни твои сгорели,
И не спас тебя и я.
Спи в подводной колыбели,
Настя милая моя.
Подняла над волей рока
Волю гордую свою.
Спи спокойно, спи глубоко.
Над тобою я пою:
Баю-баюшки-баю.
Бай мой, бай, кудесник, бай,
Настю тихо покачай.

Вспомни, звук моей свирели
Был усладой бытия.
Спи в подводной колыбели,
Настя милая моя,
До уставленного срока
Сесть в подводную ладью,
Унестись со мной высоко.
И спою тебе в раю:
Баю-баюшки-баю.
Светозарный, Божий Май,
Настю в светах покачай.

Жаждет сердце тишины,
Сердце бедное, больное.
Качая, уврачую
Усталое, больное.
Забуду всю явь земную,
Забуду земные сны,
Качаясь на прибое
Рокочущей волны.
Сердце бедное, больное,
Ты дождешься тишины.