Ричард Фейнман - Радость познания

А я пришел к Бете со своим способом. Было смешно — я не знал, как выполнять простейшие практические задачи в этой области — я об этом когда-то читал, но был занят своей собственной теорией, так что я не мог проверить правильность своих идей. Мы вместе проделали выкладки на доске — все оказалось неправильным. Даже хуже, чем раньше. Я вернулся домой, думал-думал и решил, что должен научиться решать примеры. И научился. После этого я вернулся к Бете, и мы попытались еще раз — и мой способ заработал! Мы так никогда и не поняли, что было неправильным в первый раз… какая-то проклятая ошибка.

Журналист: Насколько это вас задержало?

Фейнман: Ненадолго, может быть, на месяц. Это пошло мне на пользу, поскольку я просмотрел, что сделал, и согласовал сам с собой, что следует сделать, и убедился, что диаграммы, которые я придумал для правильного объяснения процессов, действительно работают.

Журналист: Понимали ли вы тогда, что их назовут «фейнмановскими диаграммами», что они войдут в учебники?

Фейнман: Конечно, нет. Мне вспоминается один момент. Я был в пижаме, работал, сидя на полу, вокруг меня были разбросаны бумаги — смешные диаграммы с шариками-кляксами и торчащими линиями. Я сказал сам себе: «Будет забавно, если эти диаграммы окажутся полезными и все начнут ими пользоваться, a «Physical Review» напечатает эти глупые рисунки. Конечно, я не мог предвидеть — во-первых, я не представлял себе, как много этих рисунков будет появляться в «Physical Review», и, во-вторых, что, когда ими будут пользоваться, они не будут выглядеть смешно.

(На этом месте интервью было перенесено в офис профессора Фейнмана, где магнитофон отказался возобновить работу. Шнур, переключатель мощности, кнопка записи были в порядке; тогда Фейнман предложил вынуть кассету и вставить ее снова.)

Фейнман: Ну вот! Видите, вы должны знать жизнь. Физики об этом знают.

Журналист: Разобрать на части, а потом собрать все обратно?

Фейнман: Правильно. Всегда есть какая-то грязь, или бесконечность, или еще что-нибудь.

Журналист: Давайте продолжим интервью. В своих лекциях вы рассказываете, что физические теории хорошо работают при объединении различных классов явлений, можно демонстрировать рентгеновские лучи, мезоны или что-то еще. «Всегда существует много нитей, подвешенных во всех направлениях». Какие утерянные нити вы видите в физике сегодня?

Фейнман: Участии существуют массы; калибровочные теории дают прекрасные образцы взаимодействия, но не для частиц с массами; необходимо понять эти нестандартные наборы массовых чисел. В сильных, ядерных взаимодействиях мы имеем теорию цветных [31] «Цвет» — так назвали физики определенное свойство кварков и глюонов не потому, что они действительно цветные, а просто за неимением лучшего названия нового свойства элементарных частиц. — Примеч. ред. иностр. издания. кварков и глюонов, очень точную и полностью определенную, но с очень малым количеством трудных для понимания предсказаний. Технически очень непросто получить четкую проверку теории — это сложная проблема. Я должен с сожалением констатировать, что здесь потеряна нить. Пока нет доказательств противоречивости теории, но нет и значительного прогресса, пока мы не проверим все предсказания с жесткими количественными результатами.

Журналист: Что вы скажете по поводу космологии? Как вы относитесь к предположению Дирака, что фундаментальные константы меняются со временем? Или что физические законы были именно в момент Большого взрыва (Big Bang)?

Фейнман: Тут масса открытых вопросов. До сих пор физика пыталась найти законы и константы, не заботясь об их происхождении, но здесь нам навязывается подход, когда мы вынуждены рассматривать историю вопроса.

Журналист: Есть ли у вас какие-нибудь догадки?

Фейнман: Нет.

Журналист: Совсем нет? Вы не склоняетесь к какой-либо гипотезе?

Фейнман: Действительно, нет. Раньше вы не спрашивали меня, думал ли я, что существуют элементарные частицы, или это все туман, застилающий глаза. Я бы сказал, что у меня нет простейшей идеи. Сейчас, чтобы усиленно работать над чем-то, вы должны быть уверены, что ответ где-то недалеко, поэтому вы так глубоко копаете, правда? Некоторое время вы сомневаетесь или к чему-то склоняетесь — но все время в глубине души вы смеетесь. Забудьте, что вы слышали о науке без предубеждения, без постоянных сомнений. Здесь, в данном интервью, говоря о Большом взрыве, у меня нет ни предубеждений, ни сомнений — но, когда я работаю, у меня их полно.

Журналист: Сомнения и предубеждения в пользу… чего? Симметрии, простоты?

Фейнман: В пользу моего сегодняшнего настроения. Сегодня я убежден, что существует некоторый тип симметрии, и убеждаю в этом других, а завтра я попытаюсь просчитать вариант, в котором гипотеза с симметрией не работает; и все, кроме меня, «сойдут с ума». Настоя — щий ученый всегда живет с постоянным сомнением. Он думает: «Может быть, это так», но действует, не забывая о том, что это только «может быть». Многие находят, что так жить трудно, считают, что это означает равнодушие. Это не равнодушие! Это гораздо более глубокое и горячее осмысление, это значит, что вы будете копать там, где, как вы убеждены, находится ответ; и кто-нибудь подойдет и скажет: «А вы слышали, что они там придумали?» И вы почтительно ответите: «Черт побери! Я на неправильном пути!» Такое случается сплошь и рядом.

Журналист: Есть и другое, что, по-видимому, часто случается в современной физике: открытие применений для разного вида математики, которая раньше считалась «чистой», например, для матричной алгебры или теории групп. Физики сегодня больше привлекают такие разделы математики, чем раньше? Задержка во времени невелика?

Фейнман: Никогда не бывает задержки во времени. Возьмите кватернионы Гамильтона [32] Сэр Уильям Гамильтон (1805–1865) — ирландский математик, разработавший теорию кватернионов, конструкцию, ставшую основой векторного и тензорного анализа. — Примеч. ред. иностр. издания. : физики отбросили большую часть этой мощной математической системы, и осталась только часть — математически почти тривиальная часть, — которая стала векторным анализом. Но когда для квантовой механики понадобилась вся мощь кватернионов, Паули [33] Вольфганг Паули (1900–1958) — лауреат Нобелевской премии по физике 1945 года за открытие принципа исключения. — Примеч. ред. иностр. издания. вновь представил систему в новой форме. Теперь можете оглянуться назад и убедиться, что спиновые матрицы Паули есть не что иное, как кватернионы Гамильтона… но даже если бы физики сохраняли в голове систему на протяжении девяноста лет, разница во времени составляла бы не более нескольких недель.