Валерий Хайрюзов - Почтовый круг

Погодин подошел к костру, достал горящую ветку, прикурил.

— Сколько лет прошло, а не могу забыть Павла, Ваську Сушкова, — горестно продолжал он. — Хорошие были ребята. Васька-то с Худоревским, говорят, из одного детдома. Все друг перед дружкой. Только Мишке — куда до Сушкова! Тот орел был, а этот против него жидковат. Мишка ведь за Тамарой тоже ухлестывал. Когда она с Бурковым расходилась. Говорят, сватал. От ворот поворот дала.

— Сейчас в аэропорту многое изменилось, — заметил Гриша. — Меня в лесавиабазу приглашают инструктором-парашютистом.

— Пожалуй, и мне обратно в авиацию подаваться надо, — сказал Погодин. — На разных работах был, а душа там, где самолеты. Вот приедем домой, съезжу в аэропорт.

28 июня

Никифор уже связал плот. Осталось немного. Говорит, завтра отчалим. Скорее бы. Кормит меня из ложечки, а сам дошел — кожа да кости. Продукты кончились. Едим черемшу. Никифор ухитряется ловить рыбу. Я спрашиваю: как тебе это удается? Он смеется: говорит, для этого не надо иметь высшего образования, достаточно среднего соображения. Из прутьев сделал морду. Попадается разная мелочь.

Через месяц мне будет двадцать шесть. Летит время. Вроде бы еще вчера пацаном был. Если бы человеку было дано знать, что с ним будет, скажем, через день или год, как бы он, интересно, себя вел? Я не жалею, что попал в авиацию. Самолет дал мне все: любимую работу, друзей. Мне не надо напрягать голову или бежать в библиотеку, когда упоминают Якутск или, скажем, Бодайбо. Я все видел своими глазами. Я видел свою страну сверху. Разве этого мало?

Несколько лет длилась переписка с родственниками Жигунова. Анна оттягивала разлуку с Сережкой, ссылаясь сначала на то, что мальчик болеет и ехать ему опасно, потом подошла весна — грех парня отрывать от учебы, пусть закончит школу. Но в конце августа от Жигуновых пришло письмо, и Анна решила поговорить с Сережкой. Долго не могла начать, язык не поворачивался. Но тут подвернулся случай: младшая дочь забралась в комод и вывалила на пол альбом с фотографиями.

— Мам, а этот летчик наша родня? — поднял с пола фотографию отца Сережка.

Анна испуганно поглядела на него, ни с того ни с сего накинулась, накричала на Ольгу, та уползла за кровать, забилась в угол, часто-часто заморгала оттуда глазами.

— Это твой отец, — тихо сказала Анна.

Сережка недоуменно посмотрел на нее.

— Как, а папка? — кивнул он на висевший на стене портрет Погодина.

— Понимаешь, Сережа, я тебе не родная мать. Твоя мама умерла давно.

Сережка растерялся еще больше, оглянулся на Ольгу, та наконец-то решила напомнить о себе, заревела во весь голос.

— Да замолчи ты, — цыкнула на нее Анна. — Тебе тогда, Сережа, несколько месяцев было. Вы должны были лететь в Якутск, отца туда переводили. А тут один летчик потерялся. Твой отец ему на выручку полетел, но не спас и сам голову сложил. Здесь, на Ангаре, они с мамой утонули.

Сережка вдруг вспомнил, как однажды они с Косачевым бродили по острову, наткнулись на занесенный песком самолет. Внутри еще можно было различить приборную доску. Пустыми заржавевшими дырками она смотрела на них, и было отчего-то неприятно, словно на острове лежал забытый всеми человек. Ребята быстро ушли от него подальше. Так вот это был чей самолет!

— На той стороне раньше аэропорт находился, — махнул в сторону церкви Васька. — Батя рассказывал, самолет этот разбился перед войной. Народу утонуло, страсть! Сейчас такие не летают.

Разглядывая фотографии, Сережка вспомнил, что раньше они попадались ему на глаза и он спрашивал про них, но ему говорили, что это родственники, которые погибли на фронте. И только сейчас все прояснилось.

Сережка хотел представить, как отец разговаривал, как ходил, как смеялся, но фотография ничего не говорила ему. Детским своим умом он понял: с этого дня что-то изменится в его жизни. Но он не хотел перемен, не хотел быть чужим в этом доме, все его существо воспротивилось этому. Ему почему-то казалось, что над ним неловко и жестоко подшутили.

— Сережа, сынок, — дрогнувшим голосом позвала Анна. — Вот телеграмма. Они завтра приезжают. Поезд в три часа приходит, надо бы встретить.

— Что-то долго они ехали ко мне, — насупившись, сказал Сережка. — Могли бы и пораньше собраться.

— Так война была, разве тогда до тебя было. А потом, они же не знали, где ты.

— Мама, — голос у Сережки дрогнул. — Я ведь их совсем не знаю, встреть их сама.

После обеда из города приехал Погодин. Не раздеваясь, прошел на кухню, где Анна готовила обед, этаким фертом махнул рукой и плюхнулся на табуретку. Анна мельком взглянула на мужа, покачала головой и, загремев посудой, отвернулась.

— Перестанешь ты наконец греметь горшками? — рявкнул Погодин. — Если хочешь знать, трезвый я, могу дыхнуть. Слышь, Анна, — уже миролюбивее протянул он, — у Буркова был я, он предлагает нам в Рысево ехать. Там новый аэропорт открывают.

Погодин сделал паузу, жена на него ноль внимания, продолжала вытирать тарелки. Но Николай видел, как насторожилась Анна. И тогда он выложил свой главный козырь:

— Не кем-нибудь, а начальником аэропорта. Чтоб мне провалиться на этом месте, — поблескивая глазами, возбужденно добавил он. — Так и сказал: начальником! Говорит, пошлю на курсы, подучишься.

— А школа, школа там есть? — обернулась Анна. — Сережке на будущий год школу заканчивать. А тут Жигуновы письмо прислали, и телеграмма от них пришла. Приезжают.

— Ну и что. С Сергеем говорила? — насторожился Погодин.

— Он и слушать не хочет. Расстроился, правда. Уж лучше бы я ему ничего не говорила.

— Так все в порядке, — улыбнувшись, сказал Погодин. — Что он нам, чужой, что ли? Ну как, едем, или будешь здесь век доживать? Условия вроде бы подходящие. Бурков подъемные обещал, можете, говорит, там корову купить.

Этим доводом он окончательно сломил Анну. Помягчало, засияло ее лицо. Она бросилась собирать на стол. Взгляд ее ласково скользил по лицу мужа и уплывал дальше по известной только ей дорожке.

Сережка к тому, что они едут жить в деревню, отнесся спокойно.

— Я из города не поеду, — сказал он.

— Как это «не поеду»? — недоуменно вскинула на Сережку глаза Анна.

— Вы езжайте, а я останусь. Десятилетку в вечерней закончу. Все будет нормально.

— Как это нормально? — всполошилась Анна. — Что же ты здесь один делать будешь? Отец, ты только послушай, что он говорит!

Но Погодин промолчал, понимая, что сейчас он мало чем может ей помочь. В последний год сильно вытянулся Сережка, на него не крикнешь, как бывало. С маленьким было проще, там слово — закон, а теперь брякнешь невпопад, а он на тебя косо посмотрит. Отсюда и невероятное совсем пошло, при нем он старался не ссориться с Анной, неудобно как-то стало.