Геннадий Обатнин - История и повествование

Эта черта поэтики «натурализма» также воплощается в уже встречавшихся нам метафорах или в образах, содержательно им близких. Так, Давид-Соважо, характеризуя поэтику Гонкуров, прибегает к образу писателя-«сыщика» и «инквизитора»: «Когда автор доводит свою хитрость до крайности, то прибегает, чтобы допросить интересующих его людей, к искусной уловке, способной вызвать зависть профессионального сыщика: он заставляет их явиться к своему столу, пригласив на завтрак. Таким-то путем он овладевает документами, взятыми из жизни(выделено мной. — Н.Я. ), можно было бы сказать украденными живьем, если бы жертвы инквизитора не отдавались ему в руки добровольно по наивности, или из любопытства, ради удовлетворения самолюбия или мести» ( Давид-Соважо А. Реализм и натурализм в литературе и в искусстве. М., 1891. С. 173).

Факт прижизненной публикации гонкуровского дневника следует, как кажется, отнести к предыстории подобных жестов в русской литературе XX века и, в частности, сопоставить с чтением своего дневника Михаилом Кузминым в узком кругу знакомых, в том числе и известных писателей.

Доде A. Ultima // Вестник иностранной литературы. 1896. № 9. Сентябрь. С. 24. Доде вспоминал там же, что Э. Гонкур «особенно любит засиживаться <���…> вечером в гостиной, когда наши парижане разъехались, распивая рюмочку крепкого коньяку и припоминая разные словечки, мины, кривые усмешки, все заметки для его Дневника».

Вейдле В. В. Над вымыслом слезами обольюсь // Вейдле В. Умирание искусства. СПб., 1996. С. 24.

Этот образ, отчасти отсылающий к критике прототипических романов Лескова, Панаева и проч., использовала З. Венгерова, полемизируя с таким «кулуарным» взглядом на литературу и «историю общества»: «По возвращении домой они „добросовестно“ заносили в свои записки слышанные ими отзывы, вырвавшиеся под впечатлением минуты, парадоксы, признания, анекдоты, и потом помещали в дневник эти стенографированные документы(выделено мной. — Н.Я. ) с точными указаниями, когда и кем произнесена была та или другая фраза. Конечно, эти случайные разговоры всего менее рисуют истинный характер изображаемых людей и нередко являются прямо карикатурами на них, хотя Гонкуры и называют свои нескромные сплетни правдивой историей общества» (З.В. [ Венгерова З. А. ] Journal des Goncourt. Mémoires de la vie littéraire. Tome septième, 1885–1888. Paris 1894// Вестник Европы. 1894. Кн. 9. Сентябрь. С. 427).

Тем не менее именно за Гонкурами сохраняется слава «историков современности»: «Сами болезненно-нервные писатели встретили в современном обществе вполне подходящий для их темперамента материал, который они собрали и изучили с добросовестностью серьезных ученых. Нервный век нашел в Гонкурах своих историков» ( Утин Евг. Интимная литература // Вестник Европы. Январь. 1890. С. 288). Ср.: «…в их произведениях отмечены многие документальные черты человечества, взятые живьем из современной жизни, и многие из них разъяты руками искусных анатомов» ( Золя Э. Братья Гонкуры // Парижские письма 1875–1877. СПб., 1882 С. 81).

Гонкур Э. де. Братья Земганно. Предисловие // Слово. 1879. Май. С. 222. Ср. пересказ этого программного положения критиком: «Подобно г. Зола, Эдмон Гонкур настаивает на важности человеческих документов , на необходимости собирать, накоплять целые массы наблюдений, относящихся к роману как эскизы живописца — к его картине» ( ZZ [Арсеньев К. К.]. Современный роман в его представителях. IV. Братья Гонкуры // Вестник Европы. 1880. Кн. 10. Октябрь. С. 679).

Б.п. Эдмон Гонкур. Некролог // Вестник иностранной литературы. 1896. № 8. Август. С. 12.

Там же. С. 13. Современники видели в Дневнике продолжение традиции «легкой французской литературы» XVII–XVIII веков. Ср.: «Книга Гонкура принадлежит к излюбленнейшему жанру легкой французской литературы. Нигде нет столько мемуаров, сборников разных достопримечательных „фактов и разговоров“, как во Франции, и среди авторов этих сборников числятся лица всех сословий и состояний, начиная с королей и кончая лакеями» ( Б.п. Journal des Goncourt // Мир Божий. 1896. № 10. Октябрь. С. 9. Библиографический отдел. 2-я паг.).

Б.п. Эдмон Гонкур. Некролог // Вестник иностранной литературы. 1896. № 8. Август. С. 15.

Там же. С. 14.

Ср. в ее рецензии на «Дневник»: «Во Франции последних десятилетий литература заняла первенствующее положение в обществе; это создало своеобразный тип „литератора“, человека, рассматривающего окружающую жизнь, текущие события, людей, философские настроения и идеи общества исключительно как источник художественного творчества, как инертный материал, получающий значение и смысл только в руках романиста, поэта или критика <���…>. Образовалась (особенно во Франции) особая аристократия пера, самым искренним образом считающая себя центром французской жизни и с несколько наивным благоговением относящаяся к тончайшим оттенкам своих настроений, к мелким подробностям своей личной жизни, как будто бы это были драгоценнейшие документы (курсив мой. — Н.Я. ), которые нужно самым тщательным образом сохранить для потомства. <���…> Гонкур воздвиг памятник современному парижскому „homme des lettres“ со всеми его слабостями, смешными и печальными сторонами, наряду с его беззаветным культом искусства <���…>» ( З.В. [Венгерова З. А.] Journal des Goncourt. Mémoires de la vie littéraire. Tome septième, 1885–1888. Paris 1894 // Вестник Европы. 1894. Кн. 9. Сентябрь. С. 429–431).

Ср. пассаж из их дневника: «Разыскивая свой старый роман, он [Флобер] открыл целую кучу бумаг, любопытных как документы (курсив мой. — Н.Я. ), из которых он начал составлять коллекцию! Тут и собственноручная исповедь мужеложника Шолле, убившего своего любовника из ревности и гильотинированного в Гавре, — исповедь, исполненная интимных и неистово-страстных подробностей. Тут письмо проститутки, предлагающей содержателю всю мерзость своей нежности. Тут автобиография несчастного, который трех лет делается горбатым сзади и спереди, потом заболевает разъедающим лишаем, который шарлатаны прижигают крепкой водкой, потом становится хромым, потом калекой, — незлобивая и потому еще более скорбная повесть мученика рока.

И погружаясь в эту бездну жестоких истин, мы говорим о прекрасном издании, которое можно было бы извлечь отсюда для философов и моралистов: выбор подобных документов под заглавием: Секретный архив человечества» ( Гонкур Ж., Гонкур Э. Дневник братьев Гонкур. СПб., 1898. С. 51–52).