И. Родионов - Наше преступление

— Невиновны, невиновны! значится, оправдай ихъ! Тебѣ хорошо такъ .говорить, баринъ, — почти вра-ждебно засипѣлъ онъ, и оловянные глаза его загорѣ-лиоь злобой. Вы нашей жисти не знаете, баринъ... До вашихъ хоромъ она не доходитъ... Пожили бы въ деревнѣ, какъ мы, такъ знали бы... А намъ житья нѣтути огь нарней, такъ особачивши... да! Свои дѣти, вонъ чуть малость отъ земли поднявши, до батькиной бороды добирайтся... На бблыпину его ставь, а не то голову проломитъ... Да!

Мужикъ горячился И пяямаѵияалъ пѵюяѵт

— Прежде хошь страхъ на ихъ былъ, — сѣкли, а тенерича, какъ розгн унистожили, никакого страху не осталось. Зачнутъ озоровать, скажешь слово, такъ они тебѣ десять... да еще угрожать зачнутъ: «молчи, пока цѣлъ», да такъ облаютъ, такихъ словъ наговорятъ, што и сказать поскудно. То былъ ты человѣкъ человѣкомъ, а то што свинья изъ помойки, такъ тебя облаютъ. Ну и отстанешь.

Мужики, видимо, рады были случаю, что прѳдста-вилась возможность поговорить о своихъ обидахъ.

— Нончѳ они вонъ што говорятъ,— вставилъ Ники-та-мясникъ: — «Што ты намъ сдѣлаешь? пороть нѳ смѣютъ; не тѣ времена. Тепѳрь слобода. Што хочу, то дѣлаю. Никому нѳ подначальный, самъ себѣ на-чальство!» Только намъ и осталось защиты, што судъ, да и суда-то нѳ дюже боятся, потому суды-то нончѳ легкіс. пошли.

— Легкой судъ! это што?! Слаббй, слаббй... прямо никуды... — заговорили мужики.

— Тта-акія сстра-асти ппо-она-адѣлали, ччѳ-еловѣка нна смерть зза-ашибли дда дда и опправ-авдай ихъ?! дда опра-авдай?.. — весь напружинясь и покраснѣвъ, подхватилъ Михайла Бариновъ — арендаторъ имѣнія Хлябино, ѳдинственный изъ всѣхъ засѣдателей во всѣхъ подробностяхъ знавшій исторію убійства Ивана.

— Оправдать никакъ невозможно, — перебилъ Ни-кита. — ТоЛЫсо и страху на ихъ, озорниковъ, осталось, што судъ. Я вотъ самъ папоротьскій, всего шесть верстъ отъ города. Такъ у насъ, баринъ, по деревнѣ вечеромъ безъ опаски пройтить нельзя. Никогда преж-де не слыхавши и не видавши ничего такого. А когда свой праздникъ, такъ у насъ на деревнѣ сущій адъ. Есть какіе непьющіе, такъ ужъ какъ тараканы по щелямъ, по своимъ избамъ сидимъ да норовимъ сѣсть-то подальше отъ окна, а то и дома-то стягомъ по головѣ достанутъ. И дома-то нонѣ нѣтъ пристанища.

А по улицѣ и не ходи. Того и гляди, либо тебя стягомъ

по головѣ, а не то ножъ въ бокъ, такъ ни за што, ни про што. И все парни. Мы вотъ мяснымъ дѣломъ займаемся и хошь бросай. Поѣдешь на добычу по . усадьбамъ, значитъ, и сохрани Богъ, ежели чуть не пст}>афивши засвѣтло домой. Щг > страху-то иаб<)решь-ся... А ежели деревня какая'на дорогѣ, объѣзжай, пото-му какъ по торговой части завсегда при себѣ денжон-ки... ограбятъ и самого убьютъ.

Къ столу придвинулся высокій, краснвый, съ бу-рой бородой мужикъ въ черномъ новомъ пиджакѣ — плотникъ Степанъ Васильевъ изъ Черноземи, тотъ, что во время праздиика Рождества Богородицы усмирялъ пьяныхъ односельцевъ.

Онъ еще издали, угнувъ голову, крѣпко прижму-ривалъ свои длинные глаза, морщилъ крупный прямой носъ и, силясь заговорить, тсыкалъ языкомъ и губами.

— Тс... тс... какая жжисть! какая жжисть! — Онъ опять угнулъ голову и прижмурилъ глаза. — Ввонъ у насъ объ ммасляной двое одного ппарня убили и тс... тс... хошь бы што имъ — на сслободѣ ггуляютъ и — ллягаются, бболя прежняго ллягаются и... и не ппод-ходи никто...— тс...— ннамедни еще одиого ппарня чуть што нне уккокошили... Ммужики зза-аступивши, такъ отстали... ссамыхъ ддобрыхъ ппарней бьютъ... и тс... тс... ттеперя хходятъ ппо деревнѣ съ гармоней, ппохваляются: «нничего ннамъ не будетъ... нничего...» Ааспиды, совсѣ—ѣмъ ааспиды!

Михайла Бариновъ, поощренный тѣмъ, что у него среди присяжныхъ оказались единомышленники, на-чалъ подробно разскайывать исторію убійства Ивана, но такъ какъ онъ страшно волновался и спѣшилъ, то рѣчь его оказалась такъ невнятна, что никто ни-чего не нонялъ, хотя всѣ старались внимательно слу-шать. Михайла на половинѣ разсказа замолчалъ.

— Нельзя озорникамъ давать потачки,— заговорилъ еще одинъ присяжный изъ пожилыхъ, богатыхъ мужи-ковъ, съ болыпимъ, совершенно камсннымъ лицомъ, точно сѣрымъ мохомъ поросшимъ волосами, сидѣвшій рядомъ со старшиной, положивъ толстыя руки па столъ и сгорбивъ и безъ того сутулую, широкую спяну. — Ежели тѳперича не поучить ихъ, хуже на-дѣлаютъ и для другихъ худой примѣръ... и другіе зачпутъ какія глупости.

— Да только дай потачки... бѣды... только того и ждутъ,— подтвердилъ крупный, крѣпкій старикъ, зорко и умно глядѣвшій изъ-подъ нависшихъ рыжихъ бро-вей своими живыми, глубоко сидящими глазами.— Наша деревня на большой дорогѣ, мы сами изъ Потерпѣль-девъ. Тысячи возовъ зимой-то мимо оконъ пройдетъ, коп съ гнилой, кои съ посудой... Драки, ругань... и не слухалъ бы... ухи вянутъ... сколько народу заби-ваютъ до смерти... А ужъ куражутся-то, куражутся, бѣды... Прежде, бывало, кто выпьетъ, такъ ужъ но-ровитъ такъ пройтить, штобы его и не видали, а те-перича «выпьетъ на грошъ, а веревокъ на рупь на-дыть», штобы связать, значитъ. Никакого стыда пе осталось. А все отчего? Убьетъ человѣка, а его на два мѣсяца въ каталажку засудятъ. Отъѣстся, ото-спится тамъ, выйдетъ оттудова и ужъ тогда съ имъ никакого сладу. А все отчего? Отъ слабости...

— Все отъ слабости, — подтвердилъ мужикъ съ ка-меннымъ лицомъ и своимъ неторопливымъ голосомъ продолжалъразвивать свои воззрѣнія: — Я такъ сужу, по нонѣшнему народу одно: ты, скажемъ, пьяный убилъ человѣка, лишилъ :его жисти, тогда кровь за кровь—иди на висѣлицу. Пьянъ-то ты пьянъ, а объ уголъ голову себѣ не расшибъ, а расшибъ другому, ну, н отвѣчай... Вотъ, скажемъ, это дѣло. Трое убили одного. Ну, поставили на томъ мѣстѣ, гдѣ убили, ря-домъ шесть столбовъ съ тремя перекладинами и на каждую перекладину и вздернуть по одному... пущай поболтаются.

— Вѣрно, вѣрно, — заговорили въ одипъ голосъ др^гіе мужики. — О-о, што бы было?! Тогда всей «за-

Оастовкѣ» конѳцъ. Смирненькіе юдили бы! Куда бы и хфабрость дѣвалась. Своя-то жисть кажному дорога. Да тогда прямо рай! Што и говорить... Лягаются, по-кедова страху надъ собою нѳ видятъ, а какъ страхъ — копецъ.

—'Тогда конецъ. Тишь и гладь будетъ...

Сразу создалась атмосфѳра нѳ въ пользу подвуди-мыхъ.

Молчавшіе до сего времени горожане тутъ внсту-пили на сцену.

XVIII.

— Надо по-божьему, господа присяжные засѣдате-ли, — заговорилъ первымъ старичокъ-приказчикъ, бо-лѣзненный, сѣденькій, плѣшивый, слушавшій рѣчи на судѣ. какъ слушаютъ чтеніе священнаго пцсанія. — Парней поучить слѣдуетъ, а то шибче забалуются, а губить нѳ надо,—внушительно и убѣжденно сказалъ онъ, доправляя худой, съ выступавшими старчеекими жилами рукой очки съ накрученной суровой ниткой на стальномъ ободкѣ. — Всѳ равно убитаго не воскресишь, а яхнюю жисть загуОишь. Въ писаніи сказано:. «бла-женъ ижѳ и скоты мйлуетъ», а тутъ шутка ли? Объ трѳхъ чѳловѣкахъ судъ идѳтъ, судьба ихняя рѣшается. Народъ молодой. Сколько у ихъ въ головахъ разумѣ-нія-то? Отколь имъ было его набраться? Не ихъ жа-лѣгь надо, господа присяжныѳ засѣдатсли, а моло-дость ихнюю, глупость ихнюю. Господь нашъ Іисусъ Христосъ нѳ такихъ грѣшниковъ прощалъ и по бла-гостч Своей и намъ заповѣдалъ прощать враговъ сво-ихъ...