Денис Абсентис - Начало

Мы поднялись в номер, и Алик полез в сеть изучать официальный сайт музея Унтерлинден. По поводу алтаря на заглавной странице сайта говорилось, что отравленных спорыньей, от которой у несчастных жертв отваливались руки и ноги, а сами они сходили с ума, монахи-антониты лечили хорошим хлебом и давали пить le saint-vinage. Чудодейственный напиток этот, как утверждал сайт музея, представлял собой крепкую настойку на травах, в которой замачивали мощи самого святого Антония.

— А вообще интересно, музейщики хотя бы задумывались, как эти постоянно замачиваемые мощи святого Антония якобы сохранялись столетиями? — задумчиво вопросил Алик.

— Надо полагать, в реальном рецепте просто подразумевались не «мощи святого Антония», а «мощи несчастных мучеников, умерших от огня святого Антония». Средневековая гомеопатия же. Подобное лечилось подобным, сам же говорил.

— Да, это и раньше описывалось в хрониках. Бочки настоянной на таких «мощах» лечебной микстуры применялись для лечения огненной болезни еще до появления культа святого Антония.

— Ну ладно, вырубай свет — и спать.

Алик что-то еще поворчал о необходимости сначала погулять по музею виртуально, но сдался, выключил свет, тут же уснул и громко захрапел. Черт, в следующий раз не стоит лениться с поисками отеля.

С утра мы отправились в музей Унтерлинден. Он оказался недалеко, минутах в десяти, если идти прямо по улице Рампар. Бывшие монастырские здания, прикрытые в революцию, до середины 19-го века использовались в качестве казарм, а затем конюшен и мастерских. Их даже собирались снести, поскольку они медленно приходили в негодность. Однако кольмарский библиотекарь и архивариус Луи Гюго получил разрешение на преобразование бывшего монастыря в музей при условии, что проведет в комплексе реставрацию. Так музей и образовался, а главным его сокровищем стал Изенхеймский алтарь из разрушенного теми же революционерами Изенхеймского монастыря.

Алик, уже изучивший расположение экспонатов, уверенно направился в южное крыло, которое некогда служило часовней монастыря Унтерлинден.

Кроме самого алтаря, здесь можно было посмотреть на произведения Мартина Шонгауэра и его школы. В том числе и на очень известную работу мастера «Искушение святого Антония». Гравюра, созданная Шонга-уэром в 1470–1475 годах, была исключительно популярна и после его смерти. Экземпляр этого оттиска имелся, в частности, во флорентийской мастерской Микеланджело. Именно на основе этой гравюры Шонгауэра Микеланджело написал свою первую картину «Терзания святого Антония» — сейчас это самое дорогое в мире произведение искусства, созданное ребенком. Рвущие святого Антония демоны подсказывали, что ужасы картин Босха имели в истории глубокие и давние корни. Судя по ряду сохранившихся рисунков, Мартин Шон-гауэр участвовал в разработке эскизов Изенхеймского алтаря, и именно этому художнику, с которым община антонитов в Изенхейме уже имела опыт сотрудничества, первоначально планировалось поручить работу. Но Шонгауэр так и не приступил к заказу. Он сам умер от болезни, которую привычно считают чумой, и живописные створки Изенхеймского алтаря будут написаны Нитхардтом лишь пару десятилетий спустя.

Посетителей в музее было немного. В галерее, где расположен алтарь, прохаживалась лишь пара пожилых японских туристов, да одинокая художница с мольбертом перерисовывала вторую створку алтаря с искушениями святого Антония. Эти створки алтаря, которые раньше раскрывались, теперь, для сохранности, просто расположены отдельно, одна за другой. На первой створке было изображено распятие Христа в непривычно диком виде. Жуткого вида мертвец, приколоченный к деревянному трехконечному кресту, вызывал приступ рвоты. Зеленые пальцы трупа были изогнуты в ужасные скрюченные когти, тело покрыто язвами.

— Как видишь, симптомы отравления изображены Нитхардтом совершенно откровенно. Даже такие жесткие детали, как отрывающиеся створки, «отрывающие» Христу правую руку.

— А раздвигаемые внизу подвижные половины пре-деллы алтаря ампутируют лежащему Христу ноги.

— Совершенно верно. В монастырях святого Антония ампутации конечностей были делом обыденным и наблюдаемым ежедневно, что художник и выразил таким образом.

Но не успели мы рассмотреть детали створки и пре-деллы повнимательней, как в галерею зашла группа туристов с экскурсоводом.

Перед алтарем группа остановилась, и экскурсовод продолжила что-то объяснять туристам. Мы подошли поближе и встали неподалеку.

— Глядя на эту картину, можно понять тех, кто видит в Нитхардте далекого провозвестника импрессионизма, — рассказывала экскурсовод. — Нитхардт мастерски играет цветом, тончайшими его оттенками. Если в классическом искусстве цвет подчинен линии и форме, то в «Прославлении Богоматери» на внешней стороне вторых створок он становится главным средством выразительности и как бы растворяет в себе форму. Мастер не просто окрашивает фигуры и предметы, но создает какое-то волшебное и радужное светоносное марево. Цвета смешиваются, перетекают один в другой, просвечивают, порой превращаясь в едва уловимую прозрачную дымку. Именно цвет помогает художнику передать неземные звуки ангельского оркестра и такое всеохватывающее чувство радости, что ему нет названия в человеческом языке.

— Кажется, — прошептал Алик, — Битлз уже давно нашли этому состоянию игры цвета Нитхардта название — «Lucy in the sky with diamonds», или сокращенно LSD. По крайней мере, такова легенда, хотя сами они связь своей песни с галлюциногеном, вроде, отрицали. Но почему психоделическое состояние так часто связывается не только с разными цветами, но и с драгоценными камнями? Вся столь известная разноцветность средневековья не от этого ли?

— Думаю, не только от этого. Даже среди выживших отравление спорыньей обычно заканчивается катарактой, дающей тусклость зрения тем, кто не ослеп совсем. Вот и вся причина средневековой страсти к ярким цветам и разноцветной одежде — им эти кричащие цвета казались обыкновенными.

— Отметьте, — обратилась к вдохновенно слушающей группе экскурсовод, — что пронзенный стрелами мученик Себастьян выглядят почти безмятежно, что еще более контрастно подчеркивает весь ужас богоостав-ленности, и как фигуры женщин, наоборот, буквально пронизаны страданием, тихим и безмерно глубоким у Богоматери, исступленно-острым у Магдалины, словно сгорающей в факеле скорбной любви и духовного сострадания. Посмотрите, как прекрасны их руки — тонкие, одухотворенные, с переплетенными в порыве горя пальцами.

— Ее пальцы, как я понимаю, на самом деле просто скрючены от разрывающей ее огненной болезни, подобно пальцам Христа? — шепотом спросил я у Алика. — И лицо искажено нестерпимой болью не совсем по духовным причинам. Но за какие же прегрешения Господь вдруг оставил святого Себастьяна?