Коллектив авторов - Новые идеи в философии. Сборник номер 4

В подобном же отношении находится психология к этике и философии права. Обе предполагают в известной мере знание душевной жизни с ее законами, и предмет, с которым обе науки имеют дело, существует только в собственном нашем внутреннем мире. Это тысячи чувств, настроений, склонностей, пожеланий, влечений, волевых движений, которые могут быть только пережиты. Кто в себе не испытывал, как чувства «волнуют душу», как подавляют нас влечения, тот ничего не знает об этом. Но если, несмотря на признанную субъективность и индивидуальное различие реакции чувствования, одновременно удерживается взгляд, что способы чувствования одного человека вполне понятны, естественны, чувствования же другого непонятны, неестественны, отвратительны, то этим самым уже предполагается, все равно, высказано ли это открыто или нет, что с природой человека связан известный способ чувствования. Но что же другое может обозначать «природа человека», если не общую родовую сущность? Если и считается возможным, чтобы один и тот же внешний повод, например, вид скалы, в одном человеке вызывал чувство сантиментальной влюбленности, а в другом живое чувство патриотического воодушевления, то все же индивидуальным различиям, как велики бы они ни были, предоставляется простор только внутри известных основных черт, принадлежащих общей сущности. Закономерность реакции чувствования, которая тут предполагается, может вытекать только из этой общей сущности. Если суждения оценки претендуют на объективное значение, то это значение может основываться только на общей сущности. От значения и положения подлинного родового начала, которое я пытался представить выше и в другом месте, зависит то, что все представляющееся или инстинктивно чувствующееся, как ему принадлежащее или из него вытекающее, не может быть утеряно или упущено ив виду; между тем каждое более специальное или индивидуальное определение только возможно для этого родового начала, одно определение в такой же мере, как и другое. Родовое начало нуждается только в одном из них, чтобы существовать как воспринимаемое; но для этого годится всякое определение; необходимость, которую кто-нибудь захотел бы приписать и всем этим определениям, имеет другой характер. Она могла бы казаться вытекающею только из умозрения по поводу мирового плана. Но такое умозрение здесь неуместно и вообще не мое дело. В логическом отношении родовое начало есть абсолютное условие существования и мыслимости определения, каждое же отдельное определение безразлично для родового начала. Отсюда вытекает следующее: если – возможность этого явления еще должна быть объяснена – в индивидууме проявляется нечто такое, что противоречит родовой сущности, и если этот резкий диссонанс, это непримиримое противоречие, это, так сказать, отпадение от самого себя невыносимо, так что его необходимо устранить, то это возможно только путем устранения противоречивого определения. Родовое ведь не поддается удалению без одновременного устранения определения; это последнее таким образом и есть то, чего не должно быть, если не должно быть противоречия. Возможность возникновения такого противоречия создается из условий развития индивидуального сознания во времени и пространстве. Здесь не место для разъяснения этих условий. «Основы Этики» («Grundzüge der Ethik») усердно потрудились над этим вопросом; согласно этому моему сочинению в мыслимой неустранимости родовой сущности и в устранимости противоречащих ей индивидуальных черт заключается характер обязанности и закона.

То, что в этике составляет содержание нравственного закона, т. е. имеет объективное значение или носит характер нормы, основывается на общей родовой сущности; но для того, чтобы эта мысль была возможна и понятна, необходимы только что рассмотренные выше психологические предпосылки. Чувство нравственного одобрения или порицания, противоречащие друг другу влечения, невыносимость противоречия и при этом укоряющий голос совести, – все это каждый человек может пережить только в самом себе, и кто этого не пережил, не знает, что означают эти слова; но психология не имеет своим предметом всего индивидуального сознания, а именно только то, благодаря чему сознание становится индивидуальным, и все то, что с этой индивидуальностью связано и из нее вытекает; поэтому на основании психологии можно объяснить, как это может случиться, что кто-нибудь действует вопреки закону, что содержание закона меняется в зависимости от места и времени, но на основании ее никогда нельзя объяснить долг и обязанность сами по себе и понять этику, как нормативную науку.

Мы знаем много чувствований, склонностей, потребностей, которые, по-видимому, не имеют ничего общего с нравственностью и кажутся безразличными в этом отношении; вместе с тем нам кажется, что они не могут рассматриваться как определения оценки, заложенной в общей сущности, хотя выше и требовалось, чтобы в основе определений всего индивидуального и специального лежала общая сущность.

Чисто чувственные различия вкуса считаются всегда нравственно безразличными. Они несомненно зависят от телесных условий, a последние не могут – как мы скоро увидим ниже – считаться прямыми определениями сознания вообще. Их можно оставить в стороне, а остановиться на том, например, что один человек общителен, другой замкнут, один возбуждается легко, другой с трудом, один любит путешествия, другой, наоборот, предпочитает домашний покой. Все то, что называют темпераментом и натурой, считается нравственно безразличным и относится к индивидуальности, как таковой. Все же и это не вполне безразлично в нравственном отношении. Широко распространенное, совершенно независимое от школьной философии мнение находит в каждом из этих бесчисленных различий «доброе зерно», нечто правильное. То, что при этом каждый ценит, есть действительно с точки зрения объективной оценки нечто хорошее, но тут может быть и что-нибудь дурное, чего субъект не отличает от хорошего. Все эти своеобразные свойства имеют хорошие и дурные стороны. Во всем можно усмотреть что-нибудь чрезмерное или недостаточное, все односторонне, ни в чем нет золотой середины. Главное же, что мы не можем даже мыслить совершенного человеческого индивидуума. При зависимости от тела и его потребностей, при ограниченности во времени и пространстве немыслимо иметь одинаково живое чувство ценности всего того, что есть, невозможно даже мысленно соединить все моральные достоинства в одном индивидууме.

Индивидуальность по самой сущности своей не может сохранить верной середины во всех своих частях, и она всегда имеет односторонний характер; мы даже не можем вообразить себе этой абсолютной середины. Человеческая индивидуальность требует всегда преобладания известных достоинств с соответствующим неизбежным дефектом с другой стороны.