Иван Наживин - Круги времён

— Маруся!.. — тихо позвал он, наконец.

— Ай!.. Андрей!.. Милый!.. — взвизгнула она и бросилась к нему на шею. — Как же ты долго!.. Еще немного и я не знаю, что бы я с тобой сделала…

— А что, например? — целуя ее, смеялся Андрей. — Милая, да разве ты не знаешь, как я всегда тоскую вдали от тебя? Ведь, только около тебя, я и живу, радость моя… А эта разлука была особенно длинна. Как это было там, в твоей старой книге? «Уже покрылись горы цветами, и заворковали горлинки по лесам, — что же не идет возлюбленная моя?» Вот так и я там, на севере: уже пронеслись стаи журавлиные, уже покрылись цветами степи — что же нет со мной возлюбленной моей?

— Милый, милый… — лепетала Маруся, вся сияя.

А над счастливой парочкой — улыбающееся лицо старого сатира.

— Но теперь уже недолго и ты будешь моей… — продолжал Андрей. — Я хорошо потрудился для Родины. Авангарды наши подошли уже к лесам и, может быть, за лето мы продвинемся и до старой Москвы. Царь Волжский прекрасно понимает, что ему с его слабыми силами теперь с нами не бороться и идет на все уступки. Дела идут превосходно и, уезжая, я отдал приказ по сторожевой линии: пропуск — Россия!

— О, мой герой!.. — шептала восторженно Маруся. — Какое это счастье, какое счастье чувствовать себя твоей!…

— Я заслужил хорошей награды и государь даст мне ее… — продолжал Андрей. — Но я возвращу ему ее и скажу: мне ничего не надо, — отдай мне только сестру твою… А если он разгневается?.. Ведь тебя, говорят, просит уже за своего сына царь Волжский…

— Очень мне нужен твой царь Волжский!.. — воскликнула девушка. — Пусть только брат попробует… Возьмем и убежим — разве мало места на земле? И царь, и Россия, все это хорошо, ну, а только сперва ты, а потом уже и это все…

— Ш-ш-ш-ш… — засмеялся Андрей. — Что ты болтаешь, дерзкая?.. Но Боже, Боже, как безмерно я счастлив!..

Глеб вышел из-за дома и остановился, умиленно любуясь молодой счастливой парочкой, но Андрей с Марусей, не замечая отца, обнявшись, пошли в глубину сада и Глеб подошел к своему столу.

— Вот: одни упиваются словами любви, а другие старыми книгами… — подумал он и, почему-то вздохнув, крикнул к дому: — Лева, что же ты?

— Иду, иду… — отозвался сын, выходя на террасу.

— Давай, брат, часок попишем… — сказал отец. — Садись, милый… Давно не держал я в руках моей летописи, даже соскучился… — продолжал он, садясь вместе с сыном к столу. — Ну-с, это что? — говорил он, перебирая рукописи. — «Я, князь Глеб Суздальский, родился в 1918 г. среди бурь войн и революций.» — ага, это начало… А это? «Собрание старейшин Тавриды впервые было созвано мною в 1967 г…» Так, дальше… «Появление таинственных конных отрядов в степях взбудоражило все наше еще очень редкое население Тавриды.» Так. Это глава о прибытии первых судов и колонистов из Соединенных Штатов… Так. А теперь будем продолжать — всего лишь одно еще, последнее сказанье и летопись окончена моя… Ну, пиши, милый… «Вскоре после моего возвращения… из поездки в наше родовое гнездо… я узнал, что в голове государя… сына моего… — написал? — уже родилась великая мысль… о… восстановлении… древней… великой. России…»

Лев усердно пишет. Солнечный луч, пробившись сквозь густую листву каштана, ярко освещает склоненную над летописью фигуру молодого человека и сосредоточенно дик-тующого старца. В глубине сада, обнявшись, проходит счастливая своей любовью парочка, Маруся и Андрей… Старый сатир тихонько, ласково смеется…

Повести Наживина — фантазии на тему отдаленного будущего. В первой из них «Искушение в пустыне», автор рисует картину европейских событий в начале 1931 года. Коммунисты всех стран за прочными решетками английской тюрьмы и международная комиссия по борьбе с коммунизмом предлагает им, для осуществления планетарного опыта отдаленный остров. Коммунисты с радостью принимают предложение. Но на первых же порах борьба честолюбий и мнений приводит вместо чаемого земного рая к чрезвычайке. Мечта об осуществлении опыта рушится, к великому удовольствию члена международной комиссии, большого скептика и материалиста, профессора Богданова. Благоразумные коммунисты возвращаются в лоно буржуазной государственности. Финал, поистине, трогательный. Вставший на путь истины коммунист любовно мечтает построить на «Горе великого разума» — ресторан. Вечер тих. Музыка играет «God save the King». God save the King — вообще постоянный лейтмотив повестей г. Наживина. В следующем своем произведении «Круги времен», во имя торжества своей идеи, он в прихотливой фантазии своей рушит весь мир, отдавая на поток и разграбление диким ордам азиатов всю Европу. На развалинах когда-то цветущих стран начинается полу-ди-кая, полу-кочевая жизнь впавших в детство народов. Судьба истории, все же, сохранила несколько культурных людей, которые в полуразрушенной Таврии выбирают царя. Царь Борис принимает из рук царевича венец, и едва ли не повторяет знакомое: «Земля наша велика и обильна, а порядка в ней нет. Придите княжити и володети нами». От Гостомысла и к Гостомыслу — такова мораль «Кругов времен». И недаром новый гимн Таврии, как его называет г. Наживин, звучит по-старому:

Таково идеологическое содержание этих повестей. О художественности выполнения говорить не приходится. Искусство вряд ли когда-нибудь может мириться с политической пропагандой. Герои Наживина плохо прячут лица современников под фантастическим маскарадным костюмом. Воин Таврии, существо полудикое, что-то вроде дружинника Трувора, выражается языком строевого, знающего «Устав полевой службы» офицера:

«Я отдал приказ по сторожевой линии.

Пропуск — Россия».

Может быть, это мелочь, но она характерна и дает представление о стиле этой единственной в своем роде книги.

Новая русская книга (Берлин). 1922. № 3, март. С. 12.

Иван Федорович Наживин родился в 1874 г. в Москве, в семье богатого лесопромышленника, купца 2-й гильдии, выходца из крестьян. После семи лет обучения был исключен из средней школы, безуспешно пытался заниматься лесоторговлей, к которой, в отличие от писательства, не чувствовал никакой склонности. Благодаря материальной поддержке отца подолгу жил за границей (Швейцария, Франция), бывая в России наездами.