Нурали Латыпов - Страна премудрых пескарей. Очерки истории эпохи

Да и сторонники восстановления разрушенной системы никуда не исчезают. Как справедливо отметил Гайдар, распад занимает считанные дни. Ведь все звенья управления взаимосвязаны и взаимоподдерживаются. Устранение верхушки обрушивает всю пирамиду столь внезапно, что велик соблазн списать провал на заговор или случайную ошибку – и попытаться всё исправить силой.

Хотя вроде бы случается, что правители всё же хуже любой революции. Так, красные кхмеры под чутким идейным руководством бывшего студента Сорбонны за несколько лет истребили более двух миллионов камбоджийцев – из восьми миллионов, живших в стране к моменту прихода новой власти – и не собирались останавливаться на достигнутом. Их свержение вторгшимися вьетнамскими войсками – куда меньшее зло, нежели возможное продолжение деятельности фанатичных детей, предводительствуемых циничными стариками.

Но красные кхмеры сами были революционерами. Их зверства – вроде забивания людей мотыгами ради экономии патронов – унесли куда меньше жертв, чем закрытие больниц, разрушение торговли, массовое выселение в деревню людей, имеющих опыт исключительно городской жизни… Словом, то самое разрушение сложной структуры общественного жизнеобеспечения, чьи последствия Егор Тимурович подробно и красочно описал, чью неизбежность после любой революции он убедительно доказал.

Есть и не столь яркий, как красные кхмеры, зато несравненно более знакомый в нашей стране пример заведомо преступного режима. Последствия деятельности национальной социалистической немецкой рабочей партии – более полусотни миллионов смертей, в том числе почти 27 миллионов в нашей стране и более десятка миллионов в самой Германии. Непосредственно вследствие боевых действий на советско-германском фронте погибло более 8.5 миллионов наших бойцов и примерно 6 миллионов немецких. Если бы власть нацистов пресекли до начала Второй Мировой войны – всех этих смертей не было бы.

Увы, это очевидно лишь задним числом. До начала зверствования в СССР национальные социалисты практически не выходили за пределы приемлемого в тогдашней Европе. Даже пакет антисемитских законов, принятый в 1935-м и обычно именуемый Нюрнбергским по месту официального подписания, всего лишь творчески заимствовал опыт сопредельной Польши, а окончательным решением еврейского вопроса считалось выселение ненавистного народа за пределы Европы. Даже в скандальной «Моей борьбе» Гитлер всего лишь довёл до логического завершения теории расового неравенства и жизненного пространства, задолго до него разработанные уважаемыми английскими и французскими исследователями и пропагандистами. В Западной Европе нацистов не любят, по сути, только за то, что они осмелились применять к её обитателям некоторые из методов, активно применяемых самими же этими обитателями за пределами самой Западной Европы. Вплоть до начала этого применения никто – ни рядовые неосведомлённые обыватели, ни всезнающие политики – не верил в возможность столь невежливого обращения с собою. Иначе вряд ли Чемберлен в Мюнхене в сентябре тысяча девятьсот тридцать восьмого выкручивал бы руки союзным французам и чехам, чтобы подарить немцам (по кусочкам, начиная с Судетской области с первоклассной системой укреплений) Чехословакию с её крупнейшим и высококачественнейшим в Восточной Европе производством боевой техники, вооружения и боеприпасов.

При всех невзгодах и лишениях войны Германия до тысяча девятьсот сорок пятого пребывала в образцовом порядке. Генералы попытались убить главу государства, лишь когда договорились с западными противниками о немедленном прекращении боевых действий после своей предполагаемой удачи.

Согласование с противником действий после переворота – действие совершенно разумное. Ведь любой провал делегитимизирует власть. Значит, поражение может дать те же последствия, что и революция. Единственный шанс избежать полного распада общества – установление порядка извне.

Международное право настоятельно рекомендует оккупантам брать на себя управление занятыми территориями. Если они пренебрегают этим долгом, свержение даже явно преступного режима влечёт поток новых преступлений. После второй иракской кампании американцы распустили правящую партию, уволили всех состоявших в ней государственных служащих – то есть едва ли не весь аппарат управления – и долго не создавали ничего взамен. На совести Саддама Хусейна тысячи замученных в застенках оппозиционеров разного толка и сотни тысяч погибших в ирано-иракской войне. Но за вычетом этих потерь, случающихся не только в диктаторских странах, по его вине убито куда меньше, нежели в разразившейся на почве безвластия схватке множества общин, чьи распри он сдерживал – пусть порою и самыми жестокими способами. Те оппозиционеры, что укрылись от него за рубежом, при всех своих радужных обещаниях народу и зарубежным инвесторам, всего лишь воспользовались случаем радостно вмешаться в эту схватку – и ещё утяжелили её последствия.

Не зря отечественная внесистемная оппозиция – и до тысяча девятьсот семнадцатого, и сейчас – сотрудничает с зарубежными политиками. Разрушаешь управленческую структуру государства – держи в запасе систему внешнего управления, дабы переворот не обернулся пагубным безвластием.

Но если оккупанты отсутствуют или не желают исполнять свои международно признанные обязанности – даже свирепейшая диктатура лучше революции.

Последствия любой смуты почти не зависят от исходного повода к массовому признанию нелегитимности существующей системы государственного управления. Они всецело определяются самим фактом разрушения этой системы и принципиальной невозможностью быстрого формирования и мгновенного признания легитимности новой системы того же назначения.

Всякий, кто отрицает право существующей власти на само её существование, кто призывает к немедленному её уничтожению, кто повторяет формулу Эжена Потье «Весь мир насилья мы разрушим до основанья», открывает путь насилию, голоду, неравенству несравненно худшему, нежели то, что тщится отменить. Сколь ни преступна власть, её низвергатели куда преступнее. Даже если их намерения столь же чисты и благородны, как у Мирабо с Робеспьером или Родзянко с Шульгиным, не говоря уж о Касьянове с Каспаровым. Вот неоспоримые выводы из исторических фактов, отобранных Егором Тимуровичем, и убедительного анализа, проведенного им в последние месяцы трагически оборвавшейся жизни. Будем достойны завещания великого реформатора.

Ушедшие в историю события уже бесповоротны и поэтому безальтернативны. Они хранятся в памяти самой истории (пусть даже хватает любителей исказить эту память. Если есть Всевышний, то он когда-нибудь представит эти события в их первозданном виде их авторам и исполнителям. Обсуждение же будущего – неизбежность и даже необходимость для любого государства и любого сообщества людей. В этом разделе мы постарались представить – с учётом всего сказанного в этой книге ранее – некоторые свои (и чужие) представления о современных отправных точках и проблемах России, а также возможных путях их разрешения.