Фарида Габидуллина - Эволюция татарского романа

Что касается проблемы стиля романа, то в первую очередь приковывает к себе внимание язык произведения. Соответствующие идее и цели произведения авторская речь, речь персонажа, авторское видение окружающего мира, размышления, развитие построения сюжета и композиции, выражение отношения к событиям – все это оказывает своеобразное влияние и на язык. Г. Исхаки считает литературный язык важным фактором в своей общественно-политической деятельности. Изначально видя в литературе важное средство в деле сохранения своей нации, писатель-борец в своих произведениях наряду с постановкой актуальных проблем национальной жизни переживает о том, будут ли они доступны широким кругам читателей. Исходя из этих целей он начинает писать произведения на понятном народу языке, и тем самым приближает татарский литературный язык к простым людям. Следует отметить, что реформаторская роль писателя в деле развития национального литературного языка была высоко оценена его современниками. По этому поводу Дж. Валиди, например, писал так: «Гаяз Исхаки не только основатель татарской литературы, наряду с этим, он еще и отец современного татарского литературного языка, его язык свободен от внешнего влияния, он спас татарский язык от жаргонства» [76. С. 145].

Так, избавившись от «внешнего влияния» и повествуя на народном языке, Г. Исхаки продолжает традиции просветительского романа. Это видно и из принципов построения автором предложений: когда речь идет о чем-то, произошедшем до момента повествования, сказуемое большинства предложений имеет форму категорически прошедшего времени – «ды» или «иде». В отрывках, повествующих от третьего лица, со своей неспешной эпической интонацией, подробным пересказом, национальным колоритом бросается в глаза картина той жизни – та эпоха, та среда, та жизнь. Это рождается на основе сложного, но легко читаемого повествования, богатого на однородные члены предложения, схожие предложения: «…Ворошить сено, собирать сено – от этих работ Сагадат никогда не оставалась в стороне. В этот день она надевала фартук, на голову – шляпу» (С. 7).

Здесь отличие от написанных ранее произведений, автор для выражения своего отношения к персонажу больше акцентирует свое внимание на построении предложения и интонации: «Мансур ел, пока не наелся досыта. Он напоминал муллу, который, наевшись, поет песню. Но, совершая трапезу, он вспоминал уличную голодную бедноту» (С. 52).

В романе встречается еще один эффективный прием, когда авторская речь плавно перетекает в речь персонажа и персонаж говорит как бы сам с собою: «Она еще больше расплакалась, и сквозь слезы можно было понять: “Я знаю, что со мной, но куда мне сейчас идти? Может податься в служанки к женщинам, которые осмеяли меня в прошлый раз? Но возьмут ли они меня, а что я могу еще сделать?” (С. 190). Некоторые предложения можно воспринимать и как слова автора, и как речь персонажей. Немало случаев использования в романе, в авторской речи и речи персонажей, элементов турецкого языка и слов мишарского диалекта: «Вы спрашиваете, радовался ли этому в Сагадат Шарип-бабай, или нет?» (С. 10); «Хусниджамал-аби была совсем не похожа на Шарип-бабая, она всегда мягко разговаривала с людьми. К молодым обращалась “мое крылышко” (в мишарском диалекте используется при ласковом обращении. – Ф.Г. ), к пожилым женщинам “абыстай”» (вместо апа – тетя. – Ф.Г. ) (С. 11).

В авторском повествовании встречаются характерные для прозы нового времени синтаксические фигуры. Автор естественным образом вводит в повествование синонимы, повторы: «Зал заполнился каким-то грустным, печальным, злобным, трагическим звуком» (С. 186); «Она начала причитать: “Уходи, уходи, уходи, уходи, ты пьяным пришел, ты ведь пьян!”» (С. 166). Как известно, Г. Исхаки любит писать предложениями с однородными членами. В этом случае могут быть использованы и отличающиеся смысловыми оттенками идеографические языковые синонимы, а также разговорные синонимы, имеющие в определенном контексте общий смысл. У исследователей соотношения между языковыми и разговорными синонимами, одна их особенность в языке Г. Исхаки вызывает особый интерес. Обратив внимание на эту особенность, И. Баширова показывает, как на протяжении всего творчества Г. Исхаки слово «моң» [1]использует в различных смыслах. Называя Г. Исхаки «печальным певцом татарской жизни», сплошь состоящей из этого «моң», она использование этого слова довольно основательно подразделяет на две группы. По ее мнению, если в одном случае, «моң», передает «понятия горя, плача, тягостной тишины, жалости и сожаления, несчастья», в другом случае, выражает «закат солнца, пение птиц, колокольный звон, чтение Корана, голос скрипки, кипящего самовара, веяние ветра» [49. С. 267].

В «Нищенке» слово «моң» чаще встречается в значениях, относящихся к первой группе: «Сагадат уснула в тягостной тишине » (С. 26); «В лучах печально струящегося света виднелась чаша, покрытая старенькой салфеткой» (С. 19); Тихая жизнь мулл, сопровождаемая обильными чаепитиями, сплетнями, обывательскими трапезами, по сравнению с жизнью, происходящей на театральной сцене, показалась некрасивой, унылой, неинтересной » (С. 151); «Деревенский люд ныне от холода впал в уныние » (С. 193). Как видно из приведенных примеров, слово «моң» стоит в одном ряду с понятиями горе, гнетущая тишина, сожаление, несчастье.

Освещая в романе революцию 1905–1907 гг. и участие в нем татар, автор для описания этих сложных событий использует различные приемы и средства. В связи с этим в авторском стиле совершенно естественно воспринимаются элементы общественной публицистики, революционной риторики:

«Весь зал стал кричать: “Конец полиции!”, – собрание закрылось еще сильней звучащей “Марсельезой” и другими революционными песнями» (С. 183); «Вот опять пошли сильные, страстные выступления, были сказаны решительные слова, приняты резолюции. Вновь на всю округу раздалась мощная “Марсельеза”. Голосовые связки все более распалялись. Когда всех охватила радость, кто-то крикнул: “Полиция!”. Голос прозвучал как гром, из-за понимание того, что власть, которая, казалось бы, “только что кончилась, навсегда кончилась”, никуда не делась, в одних пробудила страх, в других злобу» (С. 183).

Создавая главные образы произведения, Г. Исхаки часто использует прием, когда герои сами раскрывают свои характеры. Умело используется их разговорная речь. Этот прием мы встречаем и в ранее написанных романах М. Акъегета, З. Бигиева. Речевая характеристика чаще используется при создании образов всегда чем-нибудь занятых центральных персонажей Сагадат и Габдуллы. И редко встречается при раскрытии характера Мансура, отдающего предпочтение внутренней духовной жизни.