Коллектив авторов - Внешняя политика России в условиях глобальной неопределенности. Монография

Проявившаяся в последние полтора десятилетия склонность американского политического класса к простым (как правило, силовым) решениям международных проблем становится частью американского политического дискурса [58] Friedman G. Next 100 Years. A Forecast for 21 Century. N.Y., 2010, p. 39–41. . И хотя именно американцы ввели в оборот понятия «мягкой» и «умной» силы, отказа Вашингтона от приверженности традиционному инструментарию жесткой силы это отнюдь не предполагает. Соединенные Штаты продолжают политику, основанную на поддержании глобального военного присутствия, проецировании своего влияния в ключевых регионах мира [59] Bacevich A. Washington Rules. America’s Path to Permanent War. N.Y., 2010, p. 14–16. . В условиях, когда формирование униполярной тенденции в мировой политике считалось чем-то само собой разумеющемся, в этом был смысл. Но все более отчетливо проявляющиеся в последние годы тенденции полицентричности несколько меняют общую картину.

Как отмечают некоторые американские эксперты, «Соединенным Штатам нужно приветствовать многообразие не только внутри собственной страны, но и во всем мире, а также согласиться с тем, что либеральная демократия должна конкурировать на рынке идей с другими типами политического устройства, не умаляя их достоинств. В действительности терпимость к различным типам политического устройства гораздо больше отвечает интересам США, чем высокомерие неоконсерваторов или недалекий идеализм современных либералов. Уважительное отношение к ответственным правительствам, терпимость к политическому и культурному многообразию, баланс между глобальным управлением и передачей полномочий региональным властям, а также более умеренный подход к глобализации – вот принципы, которые, вероятнее всего, должны лечь в основу будущего мироустройства» [60] Капчан Ч., Маунт А. Автономное управление // Россия в глобальной политике, 2009, № 3, май-июнь. http://www.globalaffairs.m/print/number/n_13203 . Раздаются призывы к экономии ресурсов, к ограничению масштабов международной деятельности, к взаимодействию с другими державами или передаче им полномочий по решению проблем их региональных подсистем [61] См.: Mandelbaum М. The Frugal Superpower. N.Y., 2010; Basevich A.J. The Limits of Power. The End of American Exceptionalism. N.Y., Holt Paperbacks, 2009 и др. .

Однако рассчитывать на рациональное самоограничение США и осмысленную кооперативную стратегию поведения со стороны американской политической элиты довольно трудно. Ни один крупный американский политик (кроме разве что Р. Пола) не выступает в пользу самоустранения от глобального регулирования и за отказ от планов по формированию гомогенного в политическом смысле «демократического мира» (что автоматически обусловливает готовность к «распространению демократии» и работе по смене режимов в самых разных странах мира). Проблема видится лишь сквозь призму поисков эффективных инструментов и релевантных идей, способных консолидировать американо- и западоцентричный миропорядок. США остаются державой с глобальными интересами и чувством миссии, отказываться от которой они не намерены. Основные задачи по обеспечению американского лидерства сводятся правящими демократами к процветающей экономике, недосягаемой военной мощи и приверженности политике распространения «универсальных ценностей» [62] Moving America Forward. 2012 Democratic National Platform. // www.democraticconven-tion2012.com . Задача США, учитывая некоторые экономические сложности в среднесрочной перспективе, состоит в том, чтобы подвигнуть иные державы внести более весомый вклад в «глобальные публичные блага» поддержания новых международных норм и институтов, урегулирования на условиях Запада конфликтов в различных регионах мира.

Финансово-экономический кризис 2008–2010 гг. подстегнул процессы перераспределения влияния и способствовал росту потенциала ряда незападных центров силы (Китай, Индия, Бразилия, Россия), у каждого из которых свои сильные стороны и растущее региональное и глобальное влияние. Но главное – кризис наглядно продемонстрировал неспособность узкого круга западных стран, ответственных за глобальное регулирование на протяжении последних десятилетий (а в более широком смысле – и всего XX века), осуществлять эффективное глобальное управление, справляться с вызовами эпохи. Возникла острая потребность в расширении круга стран, участвующих в принятии ключевых решений. Это стало побудительным мотивом для возникновения новых институтов глобального регулирования (Группа 20). Однако законодателями норм и принципов мирорегулирования по инерции продолжают оставаться страны Запада.

Отсюда очевидное противоречие сегодняшней переходной ситуации в мировой политике. «Однополярный момент» уходит в прошлое, а нормы, сгенерированные в его недрах и способные обеспечить стабильность, но крайне дестабилизирующие ситуацию в полицентричном мире (типа принципов «ограниченного суверенитета», «избирательной легитимности», практики интервенционизма и т. д.) остаются в силе и продолжают активно продвигаться группой стран Запада.

Иными словами, когда в рамках однополярной системы международных отношений страны Запада постулировали необходимость ограничения традиционного вестфальского суверенитета, было понятно, что именно они собираются этим ограничением суверенитета других участников международных отношений воспользоваться, проецировать на них собственное влияние, легитимировать (или, наоборот, делегитимировать) те или иные политические практики. Государства, пытающиеся вести себя несистемно все время находились под угрозой санкций или даже военной интервенции – и это обстоятельство дисциплинировало всех участников мировой политики (как государственных, так и негосударственных акторов) и создавало ощущение контролируемости конфликтных ситуаций, равно как и понятные «правила игры». Имплицитно подразумевалось, что ограничения (в т. ч. суверенитета) в любом случае не будут распространяться на лидеров униполярной системы. Объектом делегитимизации собственного суверенного статуса и потенциальной жертвой интервенции все время были ауисайдеры и маргиналы, а субъектом – США и страны Запада. Возможность конфликтов между крупными государствами рассматривались при этом как абсолютно нереалистичная опция.

Растущее количество «несостоявшихся государств» в 1990-х годах, нарушение прав человека, феномен беженцев и главное как тогда казалось всерьез и надолго формирующаяся однополярная структура миропорядка создали предпосылки для зарождения идеи о том, что в канву международного право должно быть вплетено право на вмешательство во внутренние дела. В гуманистической интерпретации, озвученной западными авторами и политиками – это было нужно для разрешения серьезных гуманитарных кризисов. Мировое сообщество должно было стать солидаристским, т. е. готовым применять силу для защиты прав отдельных индивидов. Нельзя сказать, что западные политики и тем более западные исследователи намеренно игнорировали трудности, возникающие на пути продвижения принципов «избирательной легитимности», «гуманитарной интервенции» и тем более концепции смены режимов. Но они в нормативном и даже императивном ключе настаивали на том, что в фокусе внимания мировой политики должны находиться люди. Ну а интервенция рассматривалась как подходящий (в условиях полного военно-технического превосходства Запада не только технически эффективный, но и минимизирующий «побочный ущерб») инструмент воздействия на ситуацию и как важный способ продвижения мирового порядка.