В. Ростовский - Патриотизм и военно-патриотические традиции России

Уже в своих ранних формах российский патриотизм включает различные политические умонастроения, носителями которых выступают, и это очень существенно, высшие сановники и представители аристократии, занимающие самые ответственные государственные посты. Поэтому зарождавшуюся конституционную и демократическую тенденцию нельзя выводить за рамки государственных структур и относить к «теневым кабинетам» или официальной оппозиции в этот последний исторический период. Возникает и другая теоретическая проблема. Она касается оснований типологии патриотизма. Ключевский вводит понятие «дворянский патриотизм» в эпоху абсолютизма 74. И хотя эта тема не получает у него дальнейшего развития, она ставит в контексте данного исследования важную проблему о сходстве и различиях между общегосударственным и дворянским патриотизмом. Понятно, что основания у них разные: для общегосударственного патриотизма – это интересы всей империи, а для дворянского – узкоклассовый интерес. С точки зрения логики можно заключить, что речь идет о понятиях с пересекающимися объемами. Для этого существуют все основания, ибо значительная часть дворянства восприняла идеалы петровской модернизации и активно участвовала в преобразовательной деятельности, выполняя свой патриотический долг. Но все же у российского абсолютизма и у дворянства как привилегированного класса существовали расхождения принципиального и долгосрочного характера.

В XVIII в. дворянство осуществляло серьезнейший нажим на российское самодержавие в целях введения ограничений на продолжительность срока службы, а в дальнейшем общего освобождения от выполнения своих сословных обязанностей воинской и гражданской службы. И те, и другие цели были достигнуты. Между тем идеалом российского патриотизма выступали не узкоклассовые интересы, а интересы создания могущественного и процветающего государства. В этом смысле российский патриотизм выступал типичным имперским патриотизмом, в котором политический проект возвышался над интересами основных социальных групп общества. Идея «общего блага» была сформулирована, но в обстановке двадцатилетней войны со Швецией, Турцией, военных попыток закрепиться в Средней Азии не могла быть реализована. Поэтому социальная база российского патриотизма была весьма узка. «Сторонники и сотрудники Петра, – справедливо отмечал С.Ф. Платонов, – являлись, без сомнения, меньшинством в русском обществе» 75.

Этот вывод становится очевидным особенно в свете отношения трудового народа к реформе. П. Милюков вообще относил социальные низы к антагонистам российского абсолютизма. «К противникам власти, – писал он, – примыкали все обделенные современным порядком: крестьяне и большая часть дворовых людей (боярских людей, «холопов»), рядовое городское население (посадские) и часто низшее духовенство» 76.

Главная причина народной оппозиционности абсолютистскому режиму – неимоверные прямые и косвенные налоги, разорявшие не только крестьянство, ремесленников, но и купечество. Как и прежде народные низы выражали свое несогласие с проводимой политикой, прежде всего, в форме массового бегства в районы Ингерманландии, остзейских губерний, Украины, низовьев Дона, Урала, Башкирии и Сибири. Не помогали ни свирепые наказания, ни введение паспортов для крестьян, ни устройство застав и кордонов.

Происходили и волнения – стрелецкие 1697 – 1698 гг., астраханский и булавинский бунты. Однако наиболее весомым аргументом в пользу оппозиционности масс служат, зафиксированные современниками, упорные слухи в народной среде о подмене царя в период его заграничных поездок и отсутствие его имени среди самозванцев этого исторического периода.

В то же время народные низы имели самое непосредственное отношение к проводимым преобразованиям в форме патриотической значимости своего труда для блага отечества. Но здесь нужно отметить различие между патриотизмом как идейно-психологическим мотивом деятельности и материальным результатом труда, оцениваемым в категориях патриотизма и национальной гордости. Если не проводить указанного различия, то может создаться впечатление о патриотизме как ведущем умонастроении российского общества в этот исторический период. Между тем труд крестьян, ремесленников, мещан, купцов определялся самыми земными мотивами – прокормить семью, заплатить подати и не попасть под «правеж» за неуплату многочисленных недоимок какой-нибудь военной команде.

Петровские преобразования глубоко затронули и российскую культуру. В обновляющемся культурном процессе наиболее ценными и бесспорными являлись мероприятия по развитию образования и просвещения, искусства, архитектуры, градостроительства. Именно здесь появляются наиболее впечатляющие образы и символы новой России.

Явно менее значимой и более проблематичной выглядела позиция реформаторов в области национального духовного наследия. В этой сфере культуры была нарушена диалектика преемственности и новаторства, прошлого и настоящего, национального и интернационального. Духовная культура, в значительной степени, утратила свою интегративную функцию. В результате высший социальный класс – дворянство, стал резко отличаться по своему менталитету от других социальных классов российского общества. «Дотоле, от сохи до престола, – отмечал Н.М. Карамзин, – россияне сходствовали между собой некоторыми признаками наружности и в обыкновениях, – со времен Петровых высшие степени отделились от низших, и русский земледелец, мещанин, купец увидел немцев в русских дворянах, ко вреду братского, народного единодушия государственных состояний…» 77.

Односторонняя европеизация привела к возникновению противоречия между политическим и этнокультурным компонентами патриотического сознания. Если первый определялся гордостью за мощную современную державу, её военные и экономические достижения и возросшее влияние на европейском континенте, то радикальный разрыв с национальной культурой, историей и традициями собственного народа закладывал основу для заниженной идейной и психологической самооценки. Последняя превращалась в негативный фактор, препятствующий не только сбалансированному развитию основных компонентов патриотического сознания россиян, но и формированию патриотизма в целом. «Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранное, – подчеркивал Н.М. Карамзин, – государь России унижал россиян в собственное их сердце. Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим делам? Любовь к Отечеству питается сими народными особенностями…» 78.

О духовных приоритетах наиболее динамичной части российского общества – молодежи, обучавшейся в 1733 г. в Петербургском шляхетском корпусе, можно судить по следующим показателям. Из 245 русских кадетов немецкому языку обучалось 237 человек, танцам – 110, французскому языку – 51, фехтованию – 47, музыке – 28, истории – 28, русскому языку – 18 79.