Станислав Борзых - Приматы с планеты Земля

Тем не менее, эта операция вполне осуществима. Стоит только изъять наши договорённости из их контекста, как сразу же становится очевидным, что, по меньшей мере, страннее, если не сказать тупее их ничего нет, а смысл мы им просто придали, но он мгновенно ускользает от нас сразу после вырывания их из родной и живительной для них почвы. Впрочем, я обещал конкретные примеры, пожалуйста.

Дерево и дом, оставшиеся без рассмотрения и составляющие известную триаду, наряду с сыном, не избегают той же участи, что и последний – кстати, женщинам предпочтительнее рожать дочерей, потому что те будут нести их митохондриальную ДНК. Как должно быть понятно, основной посыл здесь в том, что посадка первого и строительство второго означают передачу в наследство того, что переживёт их создателя. Я даже не буду говорить о том, что для выполнения данных задач руки должны расти из нужного места, а также о том, что конъюнктура меняется, а потому и то, и другое могут снести. В действительности всё намного печальнее. Нам надо спросить себя, а почему вообще надо иметь то, что пробудет на этой планете дольше нас.

Не так давно я вспоминал свой ужасный на самом деле опыт по участию в похоронах – увы, я и переносил гроб, и опускал его в могилу, и засыпал потом землёй, а покойник был не совсем обычный, потому что парень замёрз насмерть, и да, он не был мне ни другом, ни родственником, а просто учился в том же вузе, что и я. Как обычно предполагается, мы должны совершить какие-то процедуры для того, чтобы вроде как нормально попрощаться с человеком – я вскоре вернусь к этому вопросу, для чего я, собственно, и привёл данный пример. Я даже не хочу указывать на то, что труп – это просто предмет, или что души нет, проблема заключается в другом.

Не столь уж и трудно понять или просто увидеть то, что ничто не вечно под луной. Деревья, дома, завоевания, музыка, романы, выигранные матчи и почти всё остальное подвержены обветшанию, забвению, устареванию, в конце концов, просто естественному истлению. Земля и Солнце и те не вечны. Неужели кто-то всерьёз верит в то, что оставленное им или ей переживёт и победит естественные процессы увядания и упадка? Что хотя бы пробудут здесь достаточное – это какое? – время для того, чтобы память о них не исчезла сразу? Что вообще нужно совершать именно эти процедуры, а не другие? Почему, в конечном счёте, именно деревья, дома, могильные холмики?

Мне всегда были неприятны похороны и кладбища. Есть в них что-то омерзительное и отталкивающее. Я думаю, те же индусы поступают правильно, когда просто сжигают труп, потому что так или иначе всё разложится до такой степени, до какой его доводит огонь, так чего же тогда тянуть? То, что принято, по крайней мере в христианстве, но также и в других религиях, несколько напрягает и вызывает вполне обоснованное недоумение. Совершенно непонятно, зачем специально выделять огромные территории для того, чтобы закапывать там своих умерших, к чему все эти кресты и плиты с надписями и фотографиями – удовлетворять чьё-то больное любопытство? – и коронное, все эти ритуалы и обряды, окружающие на самом деле банальный факт того, что все мы однажды там будем.

Сразу хочу заверить вас, что я в курсе того, что на кладбища ходят не только, чтобы закопать очередной труп, но и ради того, чтобы, как это говорится, навестить кого-то. Как по мне, это очень похоже на вечера встречи выпускников – сплошные сомнения в способности присутствующих помнить то, что случилось в данном учебном заведении с указанными лицами. Неужели нельзя – если уж так надо – просто порой воскрешать образ человека, а не ездить куда-то специально, обычно к чёрту на рога? А ведь есть ещё венки, оградки, водка с чёрным хлебом, а то и лавочки, склепы, целые усыпальницы.

На самом деле смерть вполне естественна и однажды случается со всеми нами, но мы намеренно сделали её скорбной и печальной. Как-то раз я оказался на похоронах на Бали – случайно, а на нарочно. Если кто не знает – это буддистский остров, и обряды погребения, точнее сжигания, там проходят на совершенно другой волне по сравнению с тем, что принято в христианстве. Я и правда видел просветлённых людей, одетых ко всему прочему в белое, которые были по-настоящему рады за покойника, потому что искренне считали, что он – а, может, это была и она – покинул этот неуютный и жестокий мир с тем, чтобы направиться в какое-то иное, более счастливое место – впрочем, нирвана не представляет собой какую-то локацию, а является состоянием. И если кто-то всерьёз полагает, что наше отношению к чему бы то ни было обусловлено именно самой природой адресата, то он или она жестоко заблуждаются, все аттитюды, как и чувства, и эмоции, и взгляды на те или иные события определяются вовсе не тем, что они собой представляют, а тем, как это воспринимается в данной культуре. Т.е. в том числе и грустить мы учимся.

Из этих двух примеров прекрасно видно, что сама по себе смерть не является чем-то горьким или радостным – у неё в принципе может быть множество личин, так, скажем, для патологоанатома она вообще есть просто работа – но становится такой и сякой вследствие определённого мнения окружающих о её характере и природе. А потому и нет какого-то смысла в указанных атрибутах, которые приняты в христианстве и в других религиях, а также во всех прочих сопутствующих этому событию феноменах вне соответствующего контекста. В силу того, что последний по большому счёту случаен, содержательность и необходимость всех этих ритуалов, процедур и прочей мишуры, мягко говоря, вызывают сомнения, если не испаряются вовсе. Но при чём, спросите вы, тут деревья, дома, книги, наследство, которые мы после себя хотим оставить? На самом деле связь здесь непосредственная, поэтому продолжу соображениями следующего порядка.

Во-первых, и это, пожалуй, самое главное. Далеко не очевидно, что – даже учитывая условность текущего момента и господствующих взглядов – после себя надо хоть что-то оставлять. Как уже было указано, любой след имеет свойство со временем стираться, а однажды и исчезать насовсем. Проблема состоит в том, что цивилизация – и мы почему-то начисто забываем об этом – существует всего-то около десяти тысяч лет, и только в её рамках представляется возможным сохранить то, что мы и намерены. Нашему же виду насчитывается порядка двухсот тысяч лет, и нет никакого резона в том, чтобы считать, что города и прочая атрибутика соответствующей жизни есть действительно то, что необходимо для наших целей. Выражаясь проще, наша культура слишком молода, чтобы на неё рассчитывать.

Понятно, что, скажем, наскальная живопись радует – или нет – нас до сих пор, но, с одной стороны, несколько непонятно, намеревались ли её создатели прославить себя, а с другой – и она когда-нибудь исчезнет. Смысл всего живого – и не только его, потому что есть ещё планетарные, галактические, вселенские, наконец, процессы – и состоит в том, чтобы уступать своё место чему-то новому, а ригидность и настырность редко поощряются. В любом случае дольше всех пока существуют пирамиды в Египте, но они там лишь потому, что мы считаем их ценными. Если бы, как террористы в Пальмире, мы так не думали, то их бы уже не было. Согласитесь, как-то странно уповать на добрую волю людей, которых вы не знаете, но на которых рассчитываете. Не проще ли вообще оставить эту затею и перестать мучиться?