Александр Несмеянов - На качелях XX века

К моему счастью, никто не претендовал на передачу кому-либо химических институтов. Вероятно потому, что Министерство химической промышленности было «сыто» своими институтами и, видимо, не хотело увеличить и без того нелегкую возню с наукой. В аналогичном положении оказался и Институт радиотехники и электроники. Судьба Института металлургии, к моему огорчению, сложилась иначе. Никакие мои протесты и аргументы о том, что металлургия традиционно была предметом внимания и успеха Академии наук СССР, не помогли, и его передали Министерству металлургии. Институт вернулся в Академию наук только лет через десять. Я не сказал, что со стороны Совета Министров дело, о котором я рассказываю, было поручено вести первому заместителю Председателя Совета Министров СССР — А.Н. Косыгину. Академию представлял я. Когда «просмотр» главных объектов Академии был завершен, на что ушло немало заседаний и дней, взялись за рассмотрение периферийных институтов Академии наук СССР и ее филиалов. Здесь тоже произошли у Академии наук некоторые потери, впрочем, речь идет о некоторых совсем мелких единицах, обычно гуманитарного профиля, изъятых у Академии и переданных в местные университеты.

В 1961 г. Академией наук ГДР группа советских ученых была приглашена в Берлин для ознакомления с работой Германской Академии наук. В делегацию кроме меня вошли академики М.И. Кабачник, И.Е. Тамм, Д.И. Щербаков [415] Щербаков Дмитрий Иванович (1893–1966) — геолог и геохимик, минералог, географ, академик АН СССР (1953). Внес значительный вклад в геологическое изучение Средней Азии. и Г.М. Франк [416] Франк Глеб Михайлович (1904–1976) — биофизик, академик АН СССР (1966). Участвовал в создании первого советского электронного микроскопа. . Время в полете прошло быстро, люди ехали все интересные. Каждый что-нибудь рассказывал. Так, И.Е. Тамм с увлечением рассказывал свежие новости о «снежном человеке»! А я рассказывал о синтетической пище — пище будущего. Тут я как раз и узнал, что внук И.Е. Тамма — вегетарианец по убеждению.

В Берлине для нас были оставлены номера в гостинице «Иоганесхоф». С первого дня приезда вся делегация активно включилась в ознакомление с научными учреждениями Академии наук ГДР. Нас сопровождал член ЦК СЕПГ [417] СЕПГ — Социалистическая единая партия Германии. Ринеккер [418] Ринеккер Гюнтер (1904–1989) — немецкий химик, академик АН ГДР (1953). Иностранный член АН СССР (1966). Основные работы в области неорганического катализа. .

Вспоминаю забавный случай, который приключился с Таммом и о котором мы знаем с его слов. И.Е. Тамму надо было купить новую шляпу. Он отправился за покупкой один. Повернул в один-другой переулок и вскоре очутился на блестевшей шикарными витринами улице. Он вошел в шляпный магазин, выбрал не спеша шляпу, подошел к кассе и, вынув марки ГДР, приготовился расплачиваться. Однако кассир сделал удивленное лицо и сказал, что здесь принимаются только западноберлинские марки, а марки ГДР здесь не в ходу! Оказалось, что И.Е. Тамм случайно забрел в Западный Берлин! Он извинился, вернул не без сожаления шляпу, тем же путем возвратился в гостиницу и неподалеку от нее купил себе прекрасную шляпу, расплатившись за нее на этот раз «демократическими» марками!

Советская делегация разделилась по специальностям, и мы с М.И. Кабачником, сопровождаемые любезным Ринеккером, выехали на юг, чтобы познакомиться с работами в области интересующей нас химии. Мы побывали в Лейпциге. Там нас принял председатель Объединения научных химических институтов им. Лейбница и рассказал о многообразном и широком поле исследований, ведущихся химиками и биологами ГДР. Затем мы выехали в Галле, где встретились с крупным ученым Мотесом [419] Мотес Курт (1900–1983) — немецкий биохимик, президент академии «Леопольдина» (1954–1974), иностранный член АН СССР (1971). Основные труды по биохимии алкалоидов, азотистому обмену и регуляторам роста растений. . Он рассказал нам о своих работах по кинетину и о контакте, который он поддерживает с советским академиком А.Л. Курсановым. Побывали мы и у него дома, на елке. Чудесный, незабываемый вечер! В Дрездене мы посетили Высшую техническую школу (сейчас она переименована в Технический университет).

По возвращении всех делегатов в Берлин я устроил обед в советском посольстве для представителей интеллигенции ГДР. К удовольствию и удивлению гостей на стол были поданы многие сугубо русские кушанья и, в частности, печеная картошка в мундире! Это вызвало большое оживление, и я учил немецких гостей, как надо есть эту картошку. Много позже М.И. Кабачник напомнил мне о тосте, который я произнес на этом обеде (я про это совсем забыл) и который, по его словам, произвел сильное впечатление. Сводился он к следующему: войну забыть нельзя, но новый социалистический путь развития, на который встала ГДР, даст возможность искупить содеянное.

Поездка эта происходила в январе 1961 г. Через какое-то время после возвращения в Москву меня пригласил в Кремль А.Н. Косыгин и как-то очень осторожно и исподволь начал меня расспрашивать, скоро ли будет Общее собрание Академии наук СССР, объявлено ли уже о сроке созыва. Я ответил, что пока такого срока не установлено и объявления тем более нет. Алексей Николаевич продолжал свои расспросы и задал вопрос, а можно ли наметить такой срок теперь? При этом он осторожно намекнул, что срок моих полномочий как президента Академии наук истечет в текущем году. Тут я начал понимать, к чему клонится разговор. Я ответил, что с момента моих перевыборов пять лет истекут осенью. «Это далеко», — последовала реплика. — «Но, — сказал я, — десять лет со дня вступления в президентскую должность — две пятилетки — кончатся этой весной». — «Ну, я уж прямо вам скажу, вижу, что с вами можно прямо говорить, есть решение. В следующие выборы решено провести в президенты академика Келдыша. Откладывать на длительный срок этого не следует. Подумайте, когда можно собрать Общее собрание для этого и сообщите мне. Еще до выборного собрания нужно подготовить людей к этой перемене. Обо всем созвонимся».

Меня очень растрогала заботливая осторожность Алексея Николаевича по отношению ко мне, чувствовавшаяся в начале беседы и проявившаяся в конце ее не только в словах, но во взгляде, каким смотрят на опасно заболевающего человека. «Не случилось бы с ним инфаркта», — казалось, опасался Алексей Николаевич. На деле такой опасности не было. В целом ситуация была для меня ясна. Приехав в Президиум Академии наук, я тотчас позвал А.В. Топчиева и М.В. Келдыша и объяснил им ситуацию. Вслед за этим наметили и две даты — предварительное Общее собрание академиков, долженствующее быть, по существу, расширенным президиумом, и выборное Общее собрание. Я позвонил по вертушке А.Н. Косыгину и предложил обе даты. Он сообщил, что приедет к нам.