Лев Данилкин - Юрий Гагарин

По всем этим темам Гагарин — записавшийся в физико-технический кружок к семидесятилетнему чудаковатому Н. И. Москвину, «педагогу-физику европейской ориентации» (1), автору брошюры «Электрический трамвай в общедоступном изложении» (1916) и бывшему ссыльному — делает доклады, к которым усердно готовится. Жемчужиной в короне гагаринского образовательного курса стал доклад «К. Э. Циолковский и его учение о ракетных двигателях и межпланетных путешествиях», прочитанный им 17 сентября 1952 года, к 95-летию со дня рождения автора учения.

Разумеется, важно не содержание доклада, а факт первого контакта; ведь в дальнейшем Гагарин — стараниями Королева и советской пропаганды — будет прочно связан с Циолковским. Если сам Королев позиционировался как духовный отец иконного Гагарина, то гениальный ракетчик Циолковский — к учению которого Гагарин настоящий, очень кстати, причастился задолго до попадания в отряд космонавтов — как «дед». Было бы удивительно, если бы пропаганда упустила возможность связать этих двоих — Циолковского и Гагарина — прочными узами и демонстрировать их как пару, рекламирующую СССР в качестве страны, где идея интеллектуального наследования воплотилась в жизнь наиболее совершенным образом. Глухой школьный учитель — и реализовавший его идеи звонкоголосый ученик деревенской школы; талантливый самоучка — и идеальный продукт советской образовательной системы; смелый визионер, прозорливый теоретик космических полетов — и отважный экспериментатор, осуществивший его мечтания.

Следует также понимать, что через посредничество Циолковского — а, надо сказать, чтение этого автора в оригинале, не в выдернутых из контекста цитатах, до сих пор производит невероятно освежающее впечатление — Гагарин соприкасался не только с технической, но и с философской традицией. Учителем Циолковского был оригинальный философ Николай Федоров, автор проекта воскрешения отцов под названием «Общее дело». Интерес Федорова к космосу возник потому, что многие поколения воскрешенных «отцов» надо же куда-то расселять — и раз так, следовало подумать о практических шагах в этом направлении.

Может быть, в 1952 году Гагарин и не осознавал в полном объеме масштаб своей будущей миссии — но знакомство с работами Циолковского должно было радикально расширить его сознание; он должен был понять, что покорение космоса вовсе не сводится к отдалению на рекордное расстояние от Земли, что космос — это главный в истории проект человечества, а не просто упражнение в способности высоко подпрыгивать.

Текст доклада не сохранился, однако на все эти мысли может навести хранящийся в гагаринском музее в Саратове «физический прибор „Реактивная тележка“, с помощью которой староста физкружка демонстрировал принцип реактивного движения» (1).

Кстати, в Саратове же Гагарин — староста физкружка тоже он — становится завсегдатаем местного планетария, который располагался совсем близко от техникума, в имитирующей московский собор Василия Блаженного церкви «Утоли моя печали». Здесь читали лекции. «Как в театре, действо сопровождалось радиомузыкой из электропатефона за кулисами, показом на декоративном куполе созвездий и планет немецким аппаратом „Цейс“, а также демонстрацией их с помощью аппарата под названием „эпидиаскоп“. Еще в планетарии имелся киноаппарат, через который раз в неделю, когда дежурил кинолаборант, крутили специальные научные фильмы» (1). «Первая лекция, на которую попали „московские“ из индустриального техникума, как раз сопровождалась показом учебного кинофильма. Лекция была посвящена 410-летию со дня смерти великого космиста Николая Коперника» (1). «В Саратовском планетарии подготовили воодушевительную лекцию о вкладе Коперника в человеческий разум, которую начали читать с осени 1952 года, когда отмечалось 95-летие со дня рождения великого русского ученого, основоположника теории звездоплавания К. Э. Циолковского» (1).

«Вообще вся атмосфера саратовской жизни была ему по душе. Единственное, чего всегда не хватало, так это еды. Так сказать, в качестве дополнительного питания ребята нередко использовали продукцию завода комбикормов. Там производили колоб, и эти прессованные куски подсолнечного жмыха часто заменяли ребятам лакомства» (3). «В месяц нам выдавали около 50 руб, а отличники, в зависимости от курса, получали где-то от 60 до 100 руб. В целом же, нас в техникуме одевали, неплохо кормили, и в этом плане у нас не было особых проблем. Сначала этих денег хватало, но потом запросы возросли: хотелось сходить с девушкой в театр или кино, купить часы, покататься на пароходе по Волге. Поэтому приходилось искать заработок» (2).

В официальной автобиографии Гагарин охотно рассказывает, как заработал себе на новый костюм, устроившись в 1954 году на три месяца физруком в детдомовский лагерь — где действительно оказался хорошим организатором и даже умудрился провести мини-олимпиаду, травестирующую одновременно проходившую хельсинкскую. Кроме таких «легальных» заработков были и более «серые»; некоторые могут показаться сегодняшнему читателю довольно экзотическими. «С наступлением арбузного сезона у индустриков появлялись новые заботы. Арбузные эпопеи, наверное, по сей день памятны всем, кто в них участвовал. Бригады сколачивал спец по этой части Колесниченко. Знающие люди утверждали, что работал Колесниченко ровно два месяца в году, а остальные десять проводил на Черноморском побережье — денег хватало. Чуть свет Колесниченко появлялся у индустриков. Заскочит в общежитие, крикнет: „Есть баржа! Надо десять человек!“ Погрузо-разгрузочные работы Гагарин освоил не хуже профессионального грузчика. Работа сильно отличалась от тех радужных сцен в кинофильмах, когда с веселой песней арбузы по цепочке перебрасывают в руки и складывают на берегу» (3). Алексей Вологин, однокурсник по Саратову, называет тариф — 100 рублей за ночь — и сообщает детали: «Но и уставали мы здорово. Как-то, помнится, мы с Юркой всю ночь разгружали арбузы, а с утра пошли на экзамен по механике. Взяли билеты и… заснули. Проснулись от голоса преподавателя: „Что с вами? Вы не заболели?“ Мы помялись и объяснили, в чем дело. Тогда он сказал: „Вот вам три рубля, сходите в буфет, купите мне пирожков“. Мы сходили, а когда вернулись, преподаватель поставил нам по „пятерке“» (10). Григорий Фирсов, тоже разгружавший по ночам в обществе Гагарина на Волге баржи с фруктами, зерном, цементом, алебастром и дровами, тариф за смену подтверждает, но уточняет «и еще арбуз давали в придачу» (11).

Другой гагаринский однокурсник, Л. Романов, описывает трагический случай: «Помню: однажды отправился Юрий с друзьями на Волгу разгружать баржи с цементом. А когда вечером заявился, мы ахнули — вся спина у него была в запекшейся крови. И у других ребят, работавших с ним, тоже не лучше. Грузчицкому-то делу тоже учиться надо, а у Юры опыта не было. На улице лето, жара — он и снял рубашку, чтобы легче мешки таскать. Да вышло наоборот: их грубая ткань расцарапала кожу, ссадины разъело п о том, и в итоге на Юрину спину было страшно смотреть. Позже опытные грузчики посоветовали для защиты накрывать спину мешковиной» (12). Изуродованную спину Гагарина нашлось, однако, чем прикрыть: приятели на заработанные деньги приобрели костюм — «один на всех. Мы были все примерно одинакового роста, ну кто-то пониже, кто-то повыше, и когда вставал вопрос — выйти куда-то, побежать к девчонке, то мы одевали парня „будь здоров!“, с иголочки. Парень был „гол как сокол“, но в костюме выглядел вполне прилично» (2).