Лев Данилкин - Юрий Гагарин

Больше я ничего слушать не стала, накинула телогрейку и побежала на железнодорожную станцию. Не помню, как добежала. Одно только сверлило голову: скорее к Вале! Юра просил ей помочь! Вот он что имел в виду! Скорее к Вале, к их детишкам… (2).

А вот с Валентиной Гагариной произошел казус. Ее мы не выпускали из квартиры! Ей хотелось на люди, поделиться радостью да детей на свежий воздух вывести. Она смотрит на нас, а мы чувствуем себя идиотами: «Прости, родная, у нас приказ…» Так что еще неизвестно, кому первому надо давать награды (1).

Анна Тимофеевна Гагарина :

Уже на вокзале, когда билет взяла, чуть опомнилась: сообразила расписание посмотреть — оказывается, все поезда на Москву прошли, следующего обождать придется. Села — сижу. Себя оглядела и ужаснулась — несуразно одета: в халате, в домашних тапках, поверху телогрейка. Ну да ладно, возвращаться не буду, до городка как-нибудь доберусь, а там Валя свое пальто даст за Леночкой в ясли ходить. Еще чуть посидела, вспомнила, что сдачу в кассе с десятки не взяла, а встать, двинуться, чувствую, сил нет. Рядом со мной девушка на скамейке примостилась, я ее и попросила:

— Сходите, милая, объясните кассирше, что позабыла сдачу, да и извинитесь, скажите: старушка тут одна совсем растерялась.

Она деньги мне принесла, спрашивает:

— Вам помочь?

— Нет. Все в порядке.

А сама сижу, жду: может, по радио что передадут. На вокзале громкая веселая музыка играет, но ничего не сообщается. Отвлечься от своих мыслей все никак не могу: как он там, мой Юра? Что Валя сейчас делает? Что? Как?.. (2).

Поэтому вся пресса приехала к дому Гагарина. Ждали его возвращения и очень внимательно наблюдали за окнами квартиры первого космонавта, которая находилась на пятом этаже.

Журналисты думали, что жена Гагарина дома, но не хочет идти ни с кем на контакт. Поэтому малейшее шевеление занавесок — от ветра или просто уже мерещилось — воспринимали как добрый знак. Время идет, а информации у журналистов нет. Тогда корреспонденты газеты «Известия», молодые ребята, решили пойти на довольно дерзкий поступок — заглянуть в окна квартиры Гагариных. Для этого кто-то из них сбегал в магазин, купил веревку, и три человека забрались на крышу дома. Я сам лично наблюдал, как одного парня обвязали веревкой и уже хотели было спустить по стене на балкон. Но у ребят из этого ничего не получилось: охранник поднялся на чердак и сказал им, чтоб не занимались ерундой (3).

Анна Тимофеевна Гагарина:

Пришел поезд, села, поехала. В окно смотрю. Вроде бы на станциях все смеются, но обмануться боюсь. В Москву прибыли, вышла я на площадь у Белорусского вокзала — народу как в праздник, у многих в руках плакаты: «Ура Гагарину!» Люди смеются, кричат: «Приземлился! Ура! Прилетел!» Я заплакала и пошла в метро.

Какая-то женщина спросила у меня:

— Бабушка, что с вами? У вас горе?

Я улыбнулась — у самой слезы рекой льются — и говорю:

— У меня радость!

Женщина засмеялась:

— У меня тоже. Знаете, человек поднялся в космос! Знаете?

— Знаю, — киваю, — знаю.

А она все говорит:

— Его зовут Юрий Гагарин. Запомните!

— Запомню, милая, запомню… (2).

Виктор Горбатко:

Когда стало ясно, что полет прошел успешно, мы немного отметили победу первого космонавта, и я поехал домой на электричке. Сел в самый обычный вагон поезда, который шел от Монино. Заметив, что я в форме, ко мне подошел какой-то мужчина. В соседнем вагоне, говорит, какая-то женщина утверждает, что она мама первого космонавта Гагарина. Проверьте, может, сумасшедшая или провокатор. Я вышел туда и на самом деле увидел Анну Тимофеевну Гагарину. Подсел к ней и стал успокаивать. Ведь то, где мы служили и чем именно занимались, являлось государственной тайной. «Ну как же?! — удивлялась она. — Ведь Юрка — мой сын!» Вместе мы доехали до нужной станции, а потом пошли к дому, где у нас были квартиры (4).

Анатолий Карташов:

Вдруг смотрим: два офицера, нас не спросясь, бабушку ведут по лестнице на четвертый этаж. Я открыл дверь, пропустил женщину в квартиру. «Кто это?» — спросили журналисты. А мне стало так горько, что не мог сказать: «Да это же мама Гагарина!» Потом они сами догадались, начали сетовать, что прозевали. Позже нам рассказали: приехала Анна Тимофеевна из своего села на станцию, попросила билет до Москвы. А билетов нет. «Доча, я мать Гагарина…» Так начальник станции остановил поезд, сам посадил! (1).

Ярослав Голованов:

Гагарин рассказывал мне, что, отчеканив свой рапорт, он в ту же секунду погрузился в какую-то прострацию, как бы в сон. Чувство это усиливали лица вождей, которых он знал по портретам, но не воспринимал как живых людей, и которые с интересом рассматривали его теперь, а многие — радостно целовали. «Это Брежнев, это Козлов, это Ворошилов, Микоян…» — отмечал он про себя, но все эти знакомые незнакомцы были гораздо ближе к миру сна, чем реальной жизни. Целуя родных, не понимал, как попали они сюда, ведь они жили в Гжатске, как оказалась здесь Валя, мелькнула даже мысль: «А на кого же она оставила девочек…» (18).

Он подошел к членам правительства, они расцеловались. Гагарину вручили цветы, и он сел в открытый ЗИЛ. Хрущев не хотел садиться в ту же машину и отвлекать на себя внимание. Он сказал Юре: «Это твой праздник, а не мой», но Гагарин рукой втащил Хрущева в ЗИЛ. Так они и поехали: Гагарин, стоя в ЗИЛе, как генералы, принимающие парад, а Хрущев сидел сзади. Если сейчас вы посмотрите кадры, то Хрущев там еле угадывается на заднем сиденье (8).

14 апреля 1961 года, когда в традициях американских конфетти-парадов Гагарин в открытом кабриолете следовал из правительственного аэропорта «Внуково» мимо ревущей толпы на Красную площадь, рядом с ним сидел улыбающийся Хрущев, который явно наслаждался триумфом и воспринимал первый полет в космос как свой политический успех, но при этом уже не возвышался над «героем дня» (20).

Сойдя с трибуны, Никита Сергеевич провел Гагарина вдоль плотной толпы людей, отгороженных милицией и веревочным запретом, и он опять встретил эти радостные глаза, жадно его рассматривающие, и неожиданно увидел свои собственные большие портреты на палках и лозунги с его фамилией. Портреты были трех людей: Ленина, Хрущева и его, Гагарина. Но больше всех — Гагарина. Как это может быть?! Но так было… (18).

Но в тот давний теперь уже день, когда самолет с первым человеком Земли, увидевшим нашу планету из космических далей, подлетал к Москве, весь город охватило волнение. Сотни тысяч людей высыпали на улицы и площади, спешили к Ленинскому проспекту. Пробиться на балконы домов, мимо которых пролегал путь торжественного кортежа, было потруднее, чем получить билеты на самый популярный спектакль. Никто не прогонял ребятню с крыш, деревьев и заборов. Приветствия были и на огромных полотнищах, и на листках бумаги: «Наши в космосе!», «Ура Гагарину!», «Здравствуй, Юра!». Взрыв патриотической гордости рождал радость и веселье, душевную раскованность и легкость. Сказать коротко, это было счастье (17).