Боб Торрес - Совершая убийство, или Политическая экономия прав животных

Это прямое попадание в центр того, что Франсион считает моральной шизофренией. Среднестатистический человек согласится, что нам не стоит причинять страдания животным, при этом будет говорить это, поедая гамбургер — и зачастую не осознавая трагической иронии самой ситуации. В случае с Саймоном, пытающим собаку, мы понимаем, что в её интересах — избежать страданий, потому что она способна испытывать боль. Поэтому мы чувствуем себя обязанными положить конец этим страданиям. И мы исходим не из разумности собаки, не из её способности или неспособности разговаривать на нашем языке, а потому что знаем, что животное обладает чувствами . Обладать чувствами — значит быть способным на «субъективные душевные переживания» и иметь чувство собственного «я», способного испытывать боль и удовольствие [25]. Все живые существа — люди, приматы, коровы, свиньи, курицы, грызуны — «похожи друг на друга и отличаются от всего, что не способно чувствовать» [26]. Если коровы, курицы и собаки могут испытывать чувства, и если мы все хотя бы косвенно согласны с тем, что не следует причинять ненужный вред существам, наделённым сознанием, то причинение страданий курице, предназначенной нам в пищу, только потому, что нам нравится её вкус, так же несправедливо, как и причинение страданий Саймоном его собаке ради развлечения — тем более, если мы и без того можем жить и здравствовать, питаясь продуктами растительного происхождения.

С этой точки зрения многие из вас могут задуматься о растениях [27]. Если мы должны избегать причинения ненужного вреда животным, то почему тогда можно причинять вред растениям? И откуда нам знать, что они ничего не чувствуют? В книге, которую я написал совместно с Дженной Торрес, «Веган-фрик: быть веганом в невеганском мире» [28] мы предлагаем следующую гипотетическую ситуацию в ответ на всеобщую критику: возьмите брокколи и свинью и прижгите их раскалённой кочергой. От этого брокколи сгорит, но от боли кричать не станет, не убежит и вообще никак не отреагирует. Почему? Потому что у брокколи нет центральной нервной системы или болевых рецепторов. Брокколи в буквальном смысле не способна что-либо чувствовать. Но если прижечь раскалённой кочергой свинью, она завизжит от боли, убежит и будет пытаться уклониться от субъективного переживания повторной боли. Подобно нам, свинья имеет центральную нервную систему и болевые рецепторы. Хотя мы не можем знать непосредственно, испытывает ли свинья боль или нет [29], она во многом ведёт себя так же, как мы, когда нам больно; брокколи ничего такого не проявляет, потому что не способна к субъективному осознанию.

Поэтому нельзя сказать, что растения испытывают боль таким образом, чтобы это имело значение для нас или для них как субъективное переживание. Растения не способны чувствовать ни в каком смысле слова, зато животные способны, ведь они обладают теми же самыми элементарными нервными механизмами, что позволяют и нам испытывать боль и удовольствие. За последние по крайней мере лет 200 наше законодательство (такое же регрессивное, как и всегда) хотя бы признало, что причинение «ненужных» страданий животным должно рассматриваться как уголовное преступление и наказываться, и что мы должны соблюсти баланс между необходимостью причинять животным боль и интересами животных избегать страданий [30]. «Принцип гуманного обращения» диктует, что, если на кону не стоят реальные человеческие интересы, и если можем найти альтернативы использованию животных в тех или иных ситуациях, мы принципиально должны следовать этим альтернативам. Тем не менее, мы имеем склонность в каждом случае использования животных поступать так, будто мы находимся в экстренной ситуации «либо они, либо мы», в которой мы должны сделать выбор между интересами животных и людей, как будто это вопрос жизни и смерти. Как отмечает Франсион, «подавляющее число случаев использования животных нельзя назвать необходимым в каком-либо значении этого слова; они скорее потворствуют удовлетворению человеческого чувства удовольствия, развлечения или это просто удобно. Всё это ненужное использование животных приводит к причинению им огромных страданий, боли и смерти» [31].

Как тогда быть с той самой моральной шизофренией по отношению к животным? Согласно Франсиону, у нас есть только два выхода: мы либо по-прежнему продолжаем использовать животных, причиняя страдания без необходимости и признавая, что принцип гуманного обращения — это фарс; либо мы признаём, что животные имеют важный моральный интерес избегать ненужных страданий, и меняем наш подход к решению конфликта интересов животных и людей. Однако чтобы сделать это, нам потребуется применить принцип равного уважения к животным. Это, утверждает Франсион, невероятно легко: проще говоря, мы должны использовать одинаковый подход в одинаковых обстоятельствах. Хотя животные и люди во многом отличаются, они похожи в том, что и те, и другие страдают и способны чувствовать. Поэтому мы должны распространить принцип равного уважения и на животных.

Это значит, что мы должны обеспечить животным право не быть просто средством достижения чьих-то целей или право не быть вещью. Сейчас животные, тем не менее, — не более, чем вещи, собственность своих владельцев (подробнее об этом — в III главе) как минимум с точки зрения закона. Франсион напоминает, что раньше были люди, которые так же служили средством достижения целей других: их называли рабами, и человеческое рабство было устроено тем же образом, каким сейчас — животное. Мы упразднили рабство, потому что давно поняли, что все люди имеют неотъемлемую самоценность, не только способны служить средством для других. Для Франсиона самоценность — это лишь иное название минимального критерия, которому необходимо соответствовать, чтобы считаться членом нравственного общества. Если у вас нет самоценности, то все ваши интересы — включая базовые потребности не испытывать боль и продолжать жить — могут быть «проданы» по цене, предложенной другими. Чтобы концепция самоценности защищала людей от превращения в вещи, мы должны признать за всеми людьми равную самоценность [32].

Понятие равной самоценности применимо даже в тех случаях, когда человек, скажем, умственно недееспособен: мало кто согласится, что мы можем использовать психически нездоровых людей для медицинских экспериментов. Почему? Потому что мы осознаём и уважаем их врождённое право не быть средством для других. Это базовое право не быть вещью, поясняет Франсион, является минимально необходимым требованием к члену нравственного общества. «Смешанная» система, требующая от нас по-разному расценивать интересы схожих существ, не может поддерживать концепцию равного уважения. Также заметьте, что базовое право не быть вещью распространяется даже на тех, у кого в нашем понимании нет рассудка или самосознания. У маленьких детей нет ни рассудка, ни осознанности, но, тем не менее, на них распространяется базовое право не быть вещами, и мы признаём за ними право избегать ненужных страданий ради достижения чьих-то целей. Способности младенца значительно отличаются от способностей взрослого человека, и мы не можем обеспечить детей всеми правами, которые имеют взрослые (например, голосовать или водить автомобиль), но из нравственных соображений мы обеспечиваем их этим поразительно простым, но жизненно важным правом — правом не быть средством для достижения целей других.