Николай Шмелев - Истоки. Авансы и долги

Но реформа отброшена не целиком. Одно чрезвычайно важное правило продолжает действовать: предприятия имеют право увеличивать денежные выплаты работникам, если растет стоимостной объем производства. Им задают определенный норматив — допустим, с каждого рубля товарной продукции 30 копеек поступает в фонд оплаты труда. Чем больше нашлепал продукции, тем больше накапает по этому нормативу денег для раздачи на руки. Нужны изделия покупателю или нет, значения не имеет, — раз они изготовлены по плану, оплата гарантирована. Фонды стимулирования тоже привязаны к стоимостным объемам производства, причем источником наполнения этих фондов служит прибыль. Интерес предприятий очевиден: вздувай производство в рублях и увеличивай прибыль.

Как это сделать? Коль скоро директивные планы сохранены, предприятию фактически запрещено искать более выгодные заказы — делай, что велят. В этих условиях самый легкий и доступный путь к благополучию — поднимать цены на изделия. Тогда разом решаются все проблемы: ведь объем производства — это цена, умноженная на количество изделий, прибыль есть разница между ценой и себестоимостью. В рыночном хозяйстве производитель тоже, конечно, стремится продать свой товар дороже, но там существует естественный ограничитель цен — платежеспособный спрос. У нас цены по-прежнему назначаются в приказном порядке. Опыт показывает, что нисколько не трудно обойти декретированную цифру. Достаточно, например, присобачить к изделию букву М (модернизированное) — усовершенствования на копейку, а цена удвоится. Обдурить чиновника-ценовика просто — его обманывать не надо, он сам обманываться рад. А при рыночном ценообразовании в этом случае покупатель просто отказался бы приобретать товар, и все труды пропали бы.

Продолжим наш пример с комбайнами. Машины «Дон» еще недавно продавали по 18 тысяч рублей, сегодня они стоят 56 тысяч за штуку. И, представьте, расходятся — не было еще случая, чтобы комбайн отправили в переплавку с конвейера. Вот откуда объявленные статистикой рекордные приросты объемов производства и национального дохода. Успехи свелись к ценовым намазкам, которые всего лишь изображали прибавку конечного продукта.

Вклад предприятий в произведенный национальный доход страны представляет собою сумму зарплаты и прибыли. О стремительном росте зарплаты я уже говорил. А что с прибылью? В прошлом году ее планировали поднять по народному хозяйству на 6,2 процента, по отчету она увеличилась на 10,3. Фантастическое повышение эффективности экономики, не правда ли? Только в жизни этого никто не заметил. Часть прибыли роздана работникам предприятий на руки в виде выплат из фонда материального поощрения. По плану этот фонд должен был вырасти на 6,1 процента, фактически увеличился… ну-ка, кто смелее предположит? На 33,7 процента!

Обесценение и необеспеченность наличных денег в обращении отражают тот фундаментальный факт, что в сфере производства не происходило приращения вновь созданной стоимости. На потребительский рынок, где товаров не прибавилось, хлынула лавина фантомных денег и раздавила его. Вот где корень зла. Ошибка наша не в том, что мы затеяли экономические реформы. Причина развала хозяйства прямо противоположная: мы не провели перестройки в экономике. Из всего пакета реформ мы выхватили и задействовали самую простую новацию: поспешили дать предприятиям право увеличивать зарплату до того, как введена прямая и неотвратимая ответственность товаропроизводителя перед покупателем. Не перед планом, не перед государством с его заказами, а перед Его Величеством потребителем, который либо признает своим кровным рублем полезность чужого труда, либо отвергает товар, начисто обесценивая старания изготовителя. Иначе говоря, мы попытались вырвать из рыночной модели лакомую дольку (кто производит больше новой стоимости, тот и богатеет), хитроумно отвергнув менее приятные детали сурового, но и единственно эффективного товарного производства. Между тем нельзя пользоваться благами рыночного хозяйства, не введя его в полном объеме, вот ведь какая незадача.

Отчего, однако, продажа товаров сокращается абсолютно? Вроде бы стагнация и кризис должны были поразить потребительский сектор экономики в последнюю очередь — ему твердо отдали приоритет наряду с машиностроением. В развитие этих отраслей решили вкладывать больше средств, и сейчас, на четвертом году пятилетки, результат мог бы уже сказаться. Пусть реальных прибавок национального дохода и не наблюдалось, пусть сумма капитальных вложений, исчисленная в неизменных ценах, не росла, все равно приоритетные отрасли должны были развиваться быстрее, чем прежде, за счет перераспределения инвестируемой части национального дохода в их пользу. А возможности к тому у нас исключительные. Около 60 процентов всех капитальных вложений в промышленность поглощают сырьевые отрасли. Естественно, у них и планировали отъять инвестиции для предпочтительных отраслей.

Посмотрим, какие структурные подвижки произошли в действительности. В застойном 1970 году в развитие производства потребительских товаров (в группу Б промышленности) направили 5,3 рубля из каждой сотни капитальных вложений по стране. Эта и без того мизерная доля в дальнейшем еще падала и в 1985 году составила лишь 4,4 рубля. Что ж, иного в брежневскую эпоху ждать не приходилось. Молва приписывает Леониду Ильичу бессмертную максиму: «Партия приняла решение обеспечить всем необходимым советского человека, и вы, товарищи, знаете этого человека». Но вот пришли другие времена, взошли другие имена. И что? За 1986–1987 годы пай группы Б уменьшился с 4,4 до 4,1 рубля из сотни. Когда в беседах с иностранными экономистами я называю эту цифру, меня всякий раз переспрашивают: не ошибся ли, мол? Нет, так оно и есть.

До столь низкой отметки этот индекс не падал никогда. Даже в предвоенном 1940 году группа Б получила 5,8 рубля из каждой сотни инвестиций. Норма тощая, но, действуй она сейчас, в 1986–1987 годах в расширенное воспроизводство потребительских товаров вложили бы дополнительно почти семь миллиардов рублей. За такие деньги можно построить завод для выпуска миллиона легковых автомашин в год. Сегодняшние капитальные вложения — это завтрашние мощности для производства жизненных благ. Откуда же взяться товарам при такой раскладке? Как говорится, пошли по шерсть — вернулись стрижеными.

А что тем часом происходило с другим приоритетом? После страстных речей, планов и постановлений о пятилетке машиностроения доля этой отрасли в каждой сотне инвестиций упала с 8,9 рубля в 1985 году до 4,6 рубля в 1988-м. Сокращение почти в два раза! Не люблю восклицательных знаков, но тут поставил бы три разом. И что самое удивительное, при такой-то бедности машиностроение бьет все рекорды по темпам роста производства. В 1988 году оно обскакало промышленность в целом в 1,6 раза. Загадки в том нет: темп исчисляется по прибавкам производства в рублях, а машиностроение — рекордсмен по части вздувания оптовых цен. Выпуск же продукции в натуре (в полезном эффекте техники), по нашим расчетам, заметно упал. Однако снова парадокс: нехватки машин в общем-то не ощущалось. Напротив того, приходилось навязывать потребителям трактора, роботы, комбайны, станки с числовым программным управлением и многое другое. В запасах лежит невостребованным оборудование стоимостью свыше 14 миллиардов рублей. Как видите, не техники нам недостает. Ума.