Ю Менцин - Парламент

Конечно, можно согласиться с Гоббсом и увидеть в работе лаборатории определенный сговор с целью подмены предмета исследований. Однако в этом "сговоре" уже более ста лет участвовала вся Европа, ставшая на путь ускоренного технического развития, в ходе которого различные инструменты и приборы превращались в неотъемлемую часть новой картины мира.

Столь же неотъемлемой частью новой картины мира становилась и лаборатория — особым образом организованное место совместных исследований, где, благодаря тщательной отработанности процедурных вопросов и четкому определению (и ограничению) предмета обсуждений, неизбежные разногласия между учеными были источником не конфликтов, а непрерывной корректировки получаемых знаний. [9] Знаменитые приоритетные споры (скорее, скандалы) Ньютона с Гуком и Лейбницем — это пример того, во что превращается дискуссия между учеными при отсутствии жестких процедурных рамок.

Тем самым регулярная, проходившая на виду у всех деятельность коллективного органа — лаборатории — являла собой поразительный пример того, как правильно организованное сообщество может, стремясь к истине, преодолевать разногласия и ошибки, а также бороться с догматизмом и тиранией, исходя и того, что никто не имеет права навязать свое мнение иначе, чем опираясь на доводы разума и показания приборов. [10] Авторитетность этих показаний определялась процедурами коллективного удостоверения получаемых результатов, т. е. была следствием правильной организации работы сообщества, способного благодаря этому адекватно воспринимать свидетельства природы.

Далее оставалось перенести этот специфический социальный опыт из лаборатории в мир. Однако хотя путь в Лондоне от королевского общества до парламента недлинный, для того чтобы пройти его, потребовалось около тридцати лет.

Еще в начале 60-х гг. Локк категорически утверждал, что познание истинных законов на основе общего согласия людей невозможно (см. [10, с. 26]). В середине 60-х гг. он активно сотрудничал с Бойлем и за научные успехи в 1668 г. даже был избран членом Лондонского королевского общества. В это же время, с 1667 г., Локк — домашний врач и воспитатель в доме графа Шефтсбери, поднявшегося до поста лорда-канцлера Англии, но ставшего тем не менее активным противником режима Реставрации. В доме Шефтсбери Локк принимал постоянное участие в политических дискуссиях, а высокое покровительство позволило ему дважды, в 1672 и в 1679 г., получить должности в высших административных учреждениях страны. В 1682 г. Шефтсбери был арестован и после освобождения бежал в Нидерланды. Вскоре, в 1683 г., туда же перебрался и Локк, который сблизился там с Вильгельмом Оранским и его окружением.

Занимаясь политикой, Локк в то же время не порывал связей с научным миром, в частности, со своим другом Ньютоном. С другой стороны, другом и учеником Ньютона был аристократ Ч.Монтегю — будущий глава казначейства и один из авторов денежной реформы 1696 г. Так постепенно складывался круг людей, соединивших в ходе "славной революции" философскую идею гражданского общества с политическими реалиями парламентаризма.

Особенности политического развития Англии нередко объясняют ее глубокой приверженностью традициям, [11] На протяжении всего XIX в. общим местом в работах многих французских, немецких, а с началом царствования Александра II и российских публицистов и историков (М. Н. Катков, Б. Н. Чичерин и др.) были рассуждения о том, что английская политическая система, жизнеспособность которой обеспечивается историческими особенностями народа (уважение к общинным правам, гармонические отношения между сословиями и т. п.), не может быть перенесена на несовершенный, расчлененный общественный организм стран континентальной Европы (об этом см. [11, с. 114 — 120]). Еще более категоричен был О. Шпенглер. Размышляя о судьбе Германии после ее поражения в первой мировой войне, он предупреждал, что "перенос английской системы политической организации, где на поверхности — борьба всех против всех, а в глубине — предотвращающее распад англо-саксонских обществ согласие по базисным ценностям, на немецкую почву приведет Германию, при отсутствии консенсуса по базисным ценностям, к расколу и борьбе всех против всех на глобальном уровне. А это, в свою очередь, неминуемо поведет к разложению и распаду общества и государства" (цит. по [12, с. 118]). По-видимому, со словами Шпенглера согласится немало современных политологов, считающих, что мы еще "не доросли" до парламентаризма, но я думаю, что история Англии XVII в. убеждает в том, что уважение к общинным правам и "согласие по базисным ценностям" были все-таки не предпосылкой, а следствием развития в стране парламентской демократии

не замечая присущего этой стране виртуозного умения наполнять старые политические формы принципиально новым содержанием. До Локка в парламенте не видели средства для формирования гражданского общества (т. е. общества, управляемого универсальными, едиными для всех законами) уже хотя бы потому, что законы, которые издавал или утверждал парламент, были по сути не законами, а ратификациями (например, утверждение указа короля о сборе новых налогов). Парламент являлся сословно-представительным институтом, возникшим в период средневековой борьбы городов за независимость, и предназначался прежде всего для ограничения над ними власти короля и феодалов. Поэтому-то парламент и смог стать центром консолидации общественных сил в ходе английской революции 1640 — 1649 гг., но после свержения короля он оказался фактически ненужным, что и позволило Кромвелю сравнительно легко превратить его в агрессивно-послушное "охвостье".

В сущности, парламент мог быть хуже или лучше, но принимаемые им законы в основном носили характер разовых актов, а не универсальных принципов, на базе которых должно было развиваться все общество. Законы более универсального типа разрабатывались в уголовном и, главным образом, в торговом праве (всевозможные сделки), но кто мог заподозрить в них элементы и даже основу законодательства общества нового типа?

Торговое и судебное право касалось, как представлялось, слишком мелких, частных вопросов, и, для того чтобы изменить взгляды на это право, понадобились некоторые фундаментальные (парадигмальные) установки, подобные тем, что лежали у истоков научной революции XVII в. (природа, понимаемая как механизм, прибор как неустранимое звено познания и т. п.). Такие идеализации, резко сужающие взгляды на человека и его деятельность, были использованы в локковской концепции гражданского общества, рассматриваемого им "прежде всего как сеть меновых отношений, в которые вступают простые товаровладельцы, лично свободные собственники своих сил и имуществ" [4, с. 151].