Ю Менцин - Парламент

В своем эссе о Локке Э. Ю. Соловьев писал, что этот английский мыслитель разрабатывал (и в этом его величайшая заслуга) понятия свободы, равенства и других гражданских прав, отталкиваясь от фундаментального допущения о "естественном состоянии общества" как состоянии "честной конкуренции". Другими словами, права и свободы человека в гражданском обществе, каким оно рождается на рубеже XVII–XVIII вв., развиваются лишь в контексте конкурентно-меновых отношений и неразрывно связанной с ними частной собственности (см. [там же, с. 152, 154 — 157]).

На первый взгляд такой подход к обществу является чрезвычайно ограниченным. Однако важно помнить, что это — ограниченность лаборатории, реализующей строго определенную программу исследований, а любые попытки выйти за "слишком узкие" рамки науки легко оборачиваются "лысенковщиной". Так же, впрочем, как и многочисленные попытки преодолеть "неизбежную ограниченность" буржуазно-правовой демократии, которая действительно вращается в очень узком круге понятий, но в результате этих вращений понятия непрерывно обогащаются, сближаясь при этом с научными. Вспомним хотя бы дискуссии, связанные с законом об абортах, в которых участвуют не только юристы, но и врачи, философы, теологи, пытающиеся определить ту грань, за которой начинается человеческая жизнь и, следовательно, право на нее еще не родившегося человека. Или вспомним комплексные разработки правовых норм интеллектуальной собственности, без чего вхождение современной науки в рынок просто невозможно. Таким образом, научное исследование и современное парламентское законотворчество все более сближаются друг с другом, приобретая черты глобальной социальной лаборатории, в которой непрерывно изобретаются новые, иногда парадоксальные формы синтеза частных интересов граждан, включая частный (для демократических обществ) интерес государства. [12] Английская денежная реформа 1696 г. примирила, казалось бы, непримиримое: интересы казны и интересы граждан. Конечно, и раньше дальновидные правители понимали, что для наполнения казны не следует чрезмерно грабить народ поборами, но то, что для своего же блага казна должна осуществить беспрецедентное кредитование населения, было для XVII в. не менее парадоксальным, чем идеи новой физики. Впрочем, метод оздоровления экономики путем не грабежа населения, а содействия увеличению его покупательной способности и тем самым развитию внутреннего рынка страны по-настоящему оценили лишь во второй половине XX в.

Современное западное общество — это общество, в котором доминирует и непрерывно культивируется частный интерес отдельных граждан и их разнообразных организаций и объединений. Но тогда нам необходимо понять, почему, собственно, возможна целостность такого общества, отчего оно не распадается на враждующие друг с другом группировки, а, наоборот, демонстрирует завидную способность к развитию. По-видимому, основные причины этой целостности и национального согласия следует искать в особой, динамической системе законодательства, позволяющей каждому человеку или группам людей активно участвовать в непрерывном совершенствовании законов с целью все более полного удовлетворения собственных интересов. При этом граждане такого общества постоянно учатся трансформировать свои интересы в политико-правовые нормы и акты, используя для этого как тривиальные консультации с юристами, так и организацию различных акций и кампаний, с помощью которых можно добиваться принятия необходимых законов.

Конечно, в ходе правового оформления частные интересы становятся все более общественными, но само общество при этом оказывается все более гражданским, способным создавать необходимые условия для реализации частных интересов. Так происходит формирование системы народовластия, в которой каждый гражданин учится рассматривать свои интересы как потенциальный законодатель, а законодатель-профессионал учится воспринимать свою деятельность не как руководство обществом со стороны, а как помощь в выявлении новых форм социального бытия, в которых ему тоже придется жить и работать.

Решающую роль в процессе взаимного обучения индивида и общества играет парламент (точнее, разветвленная система парламентской демократии, в которой высший законодательный орган является вершиной гигантского айсберга социальных связей и институтов), и современные западные страны не мыслят своего дальнейшего развития без этой социальной лаборатории, непрерывно исследующей, трансформирующей и согласовывающей всевозможные частные интересы, включая, естественно, экономические.

Понятно, что и в нашей стране начинать без такой лаборатории создание современной рыночной экономики с ее бессчетным числом постоянно меняющихся связей с обществом просто бессмысленно. Даже в тех патриархальных странах, где элементы современной промышленности были созданы правительствами "сильной руки", по мере вхождения экономики этих стран в мировой рынок диктатуры отмирают, нередко добровольно уступая место парламентской демократии. Что же касается нашей страны, где нельзя, как, например, в Таиланде, строить промышленность на пустом месте, то одна из важнейших нынешних задач — конверсия ВПК — не может быть, на мой взгляд, не только решена, но и грамотно поставлена без параллельной "конверсии" царящих у нас государственно-регулируемых (или просто мафиозных) связей, превращения их в социально-политические, формируемые через парламент самим обществом.

В конце XVII в. аналогичная (и куда более грандиозная) трансформация государственно-бюрократических, сословно-иерархических и общинно-родовых связей началась в Англии, где ученым вместе с политиками "новой волны" удалось как бы приземлить величественную идею гражданского общества, соединить ее с организационно-процедурными механизмами, с процессами непрерывного совершенствования законодательства — и тем самым воплотить эту идею в жизнь.

Следует, однако, подчеркнуть, что особая роль английских ученых в созидании гражданского общества обусловливалась прежде всего социальным фактором — специфическим опытом институционализации науки, — которого в значительной степени были лишены континентальные ученые. Дело в том, что специальная организация совместных исследований достаточно большого [13] В 60-е гг. XVII в. в Лондонское королевское общество входило около ста человек, т. е. большинство активно работавших в то время английских ученых (см. [13, с. 253 — 254]). сообщества ученых, не зависимых от государства, от религиозно-философских доктрин и даже друг от друга, не была нужна ни небольшим научным кружкам, основанным на неформальном лидерстве, ни учрежденным государством академиям.