Карл Виттфогель - Деспотизм Востока. Сравнительное исследование тотальной власти

Может показаться странным, но эти идеи безразличны для азиатских социалистов, как и для азиатских коммунистов. И это верно для ораторов социалистических партий, как и для социалистов, таких как Неру, которые не принадлежат ни к одной подобной организации. Неру, считающий проделанный Марксом общий анализ социального развития в высшей степени правильным, по-видимому, не был впечатлён проделанным Марксом анализом социального развития Индии, который он вряд ли мог не заметить, так как труды Маркса на эту тему распространены в Индии в нескольких изданиях.

Конечно, официальные представители различных азиатских социалистических партий резко нападают на русский коммунизм и китайский коммунизм из-за их тоталитаризма. Но, не обращая внимание на мнение Маркса об азиатском обществе и социализме, они игнорируют то, что с точки зрения 'научного социализма' могло бы быть решающим критическим критерием. И они скрывают мрачный подтекст социального прошлого своих стран, называя это прошлое 'феодальным' и помещая его в грубую схему однонаправленного развития.

Такие методы нельзя оправдать утверждением, что демократические марксисты Европы также пренебрегают азиатскими идеями Маркса. Хотя европейские социалисты не высказывали политические мнения, которые высказывал Плеханов, они, безусловно, признавали выдвинутую Марксом концепцию азиатского способа производства. Действительно, Роза Люксембург, которую высоко оценил ведущей индийской социалист Мета, открыто обсуждала гидравлический и застойный характер обществ Востока.

Но даже если европейские социалисты пренебрегли этими обществами, которые были для них второстепенной проблемой, это не оправдывает азиатских социалистов. Связанные в первую очередь с Азией, они должны были обратить особое внимание на то, что Маркс говорил по этому поводу. Но вместо того чтобы сделать это, они упорно отстраняются от выдвинутой Марксом и Энгельсом теории азиатского общества.

Это упущение не спасает азиатских социалистов от противостояния чрезмерному росту бюрократии в своих регионах и от неприятия российского и китайского коммунистических режимов. Однако оно приводит к молчаливой поддержке политики, которая пытается как можно скорее отвергнуть то, чего, согласно Марксу, больше всего жаждет азиатское общество, - частную земельную собственность.

И вовсе не исключено, что это косвенно поощряет положительную оценку управленческого этатизма СССР и коммунистического Китая. В 1930-е годы Неру рассматривал Советский Союз как страну, управляемую представителями рабочих и крестьян и в некотором роде самую передовую страну в мире. В 1940-е годы он одобрительно цитировал мнение Тагора о том, что СССР свободен от возмутительных различий между классами, а советский режим базируется не на эксплуатации, а на сотрудничестве. А в 1950-е годы он уравнивал деспотические элиты коммунистической России и коммунистического Китая с их народами и изображал Мао и его помощников людьми, движущими к свободе тех, кем они правят [333].

Как и его индийский коллега, премьер-министр Бирмы У Ну не может не знать об опасности коммунистической экспансии. Но в 1954 году он с гордостью отметил внутреннюю и внешнюю силу режима Мао. Он высоко оценил китайских коммунистов за упразднение коррупции и за улучшение положения бесчисленных попранных миллионов людей. Он сказал это о режиме, лидеры которого открыто и неоднократно признавали проблемы коррупции. И он сказал это в то время, когда предпринятая Мао политика насильственного кооперирования ломала хребет китайскому крестьянству.

Исключая Японию, которая никогда не была гидравлической цивилизацией, и полностью признавая региональные различия, мы видим, что большинство некоммунистических народов Востока институционально амбивалентны и находятся под влиянием полу- или криптокоммунистической идеологии, которая за счёт усиления авторитета марксизма-ленинизма, как показала ленинградская дискуссия 1931 года, ведёт к ослаблению их политической независимости.

Означает ли это, что впитавшие эту идеологию страны одна за другой перестанут сопротивляться политической эрозии, которой их подвергает стратегия коммунистов? Такой поворот вполне возможен. И хотя его последствия повлекли бы за собой гораздо большее, чем азиатскую реставрацию, в одном отношении он заслуживает это определение: это оказалось бы впечатляющим проявлением регрессивного социального развития.

Может ли Запад предотвратить такое развитие событий, которое способно расширить систему бюрократического государственного рабства до масштабов двух третей человечества? История добольшевистской России показывает, что страны Восточного типа, которые являются независимыми и находятся в тесном контакте с Западом, могут активно продвигаться к полицентричному и демократическому обществу. Как сказано выше, диверсионное преобразование такого рода начиналось во многих некоммунистических странах Востока, и оно может носить судьбоносный характер в определённый момент времени и при определённой возможности. Но настанет ли это время? И будет ли такая возможность?

Время уже на исходе. И возможность, если она должна иметь какой-то шанс на успех, предполагает влияние Запада, который хорошо информирован о бюрократическом тоталитаризме и чья позиция по отношению к последнему являлась бы решительной. Но сегодня позиция Запада таковой не является.

Общественное мнение в ведущих западных странах амбивалентно относительно формы и функции управленческой бюрократии, как и относительно формы и функции частной собственности и предпринимательства. Вторая промышленная революция, которую мы сейчас переживаем, сохраняет принципы полицентричного общества благодаря крупным бюрократизированным комплексам, которые взаимно контролируют друг друга в горизонтальной плоскости [334], самые главные: Большое Правительство, Большой Бизнес, Большое Сельское Хозяйство и Большой Трудовой Союз. Но разрушение одного важного неправительственного комплекса может привести к падению других. При фашизме и национал-социализме ликвидация Большого Трудового Союза настолько укрепила Большое Правительство, что в конечном итоге под угрозой оказались Большой Бизнес и Большое Сельское Хозяйство [335]. А в Советской России ликвидация Большого Бизнеса и Большого Сельского Хозяйства быстро позволила Большому Правительству подчинить себе рабочих.

Этот опыт должен предупреждать нас об опасностях, свойственных неконтролируемому бюрократическому господству. До какой степени мы можем доверять представителям любой Большой группы использование высшей тотальной власти, как только они получат её, чтобы служить интересам народа, а не своим собственным? До какой степени мы можем доверять суждениям служащих и не служащих представителей нашей сегментированной бюрократии, которые рассматривают коммунистическую монопольную бюрократию как прогрессивную форму тоталитаризма? [336]