Адриана Имж - Воспитание — это не только контроль. Книга о любви детей и родителей

Тем не менее необходимо отметить, что вне каких-то конкретных аспектов (таких как включенность или уровень стрессоустойчивости) исследования по наследованию семейных сценариев — одна из самых неточных областей современной психологии. Во-первых, такие исследования проводить крайне сложно и дорого: необходимо собрать минимум три поколения одной семьи. Например, для того, чтобы исследовать женскую линию «бабушка — мама — дочь», нужны три человека, способных ответить на вопросы исследователя, а значит, старшей участнице будет минимум 55–60 лет.

Во-вторых, родовая система имеет тенденцию ветвиться и включать в себя разных участников: родители умирают, разводятся, разъезжаются, привлекают для воспитания свекровей и младших братьев. То есть для такого исследования, с одной стороны, желательно выбирать представителей устойчивых родовых систем, а с другой — таких устойчивых систем в России совсем немного (люди гибли на войне, переезжали, попадали в лагеря и тюрьмы, бросали детей на родителей, оставляли семьи).

В-третьих, на ребенка влияют общество, социальный и исторический контекст, поэтому есть вероятность, что в такое исследование попадет национальная идея или историческая парадигма, так что исследователям дополнительно придется думать о том, как отделить семейный контекст от исторического (сделать это очень непросто).

Ввиду этих причин можно сказать, что все концепции о наследовании родительских сценариев на данный момент носят гипотетический характер, а статистические данные сильно разнятся.

Первое исследование в этой области принадлежит Иткину (1952). Он изучил данные более 400 учащихся колледжей и их родителей и обнаружил, что дети унаследовали около 14 % стратегий, которые были свойственны их родителям. Следующие 30 лет многие исследователи пытались найти способ «подсчитать» сходство между родителями и их взрослыми детьми, однако сталкивались с недостаточными выборками или использовали неточные шкалы (Hill et al., 1970; Gelso et al., 1978). Именно поэтому данные значительно варьировались.

Один из ведущих исследователей в этой сфере, ван Айзендоорн (1988), говорит о том, что коэффициент корреляции родительских сценариев при переносе по гендерной линии (бабушка — мама — дочь или дедушка — папа — сын) колеблется от 3 до 80 %.

С таким разбросом утверждать что-то бессмысленно: если корреляция меньше 5 %, мы можем с уверенностью сказать, что стили не передаются, если больше 50 % — передаются. Но при разбежке от 3 до 80 % не хватает данных.

Исследователи также рассматривали, как влияет связь родителя и ребенка на то, каким родителем станет последний. Эти исследования появились после возникновения концепции о привязанности и рассматривали особенности родителей именно в этой парадигме (как именно тип привязанности самого родителя, сформировавшийся в его семье, влияет на стили родительского воспитания).

Гроссман и др. (1990) изучали отклик матерей и обнаружили, что матери с надежным типом привязанности, сформированным в детстве, более отзывчивы к своим детям, нежели матери с тревожно-устойчивым типом привязанности. Это особенно актуально в первый год жизни ребенка. Такие матери более принимающие, чувствительные, уважительнее относятся к личности ребенка, сохраняют большее внимание к его проблемам до конца наблюдений (около двух лет), легче воспринимают свои обязанности и особые потребности ребенка.

Кроуэлл и Фельдман (1988) в своем исследовании работали с откликом матерей как с базой для поддержки и уровнем помощи детям при социализации. Ученые оценивали матерей в трех категориях: смущающие и хаотичные, директивные (контролирующие) и предоставляющие автономию. Исследователи обнаружили значимую связь с типом привязанностей у матерей: надежно привязанные матери предоставляли детям больше автономии, были более чувствительными, поддерживающими и помогающими. Чаще направляли ребенка в сторону стратегий, которые помогали ему обнаружить собственные желания и реализовать их (62 %). Тревожно-избегающие матери показывали директивные практики (78 % случаев) и смущающие (10 %), тревожно-устойчивые — смущающие (60 %) и директивные (35 %).

Мэйн и Голдвин пытались обнаружить механизм для измерения привязанности у взрослых людей и соотнести его с родительскими практиками. Именно эти учение получили — в том числе с помощью метода автобиографической памяти Рубина (1987) — новые цифры по корреляции типа привязанности у детей и взрослых — около 80 %.

Еще одно направление исследований влияния бабушек и дедушек на своих внуков — прямое общение между ними. Это социальные аспекты, изучать которые намного проще, потому что достаточно сконцентрироваться только на этой сфере. Подобное обучение необходимо и в значительной степени влияет на социальную успешность детей в семье.

Процесс социализации включает в себя развитие множества разных способностей, способов поведения. Родитель передает ребенку, а тот своим детям не только отношения и привязанности, но и стратегии, идеи, возможность откликаться на раздражители, чувствительность и многое другое (Грусек, 2000). В зависимости от подхода родители могут воздействовать на многие аспекты, например уделять ли внимание проблемам в школе или оставить ребенку разбираться самостоятельно (Рян и Адамс, 1995; Скарингелло, 2002) (именно отношение родителя определяет, насколько ребенок будет беспокоиться о своих отметках). Отношение к одноклассникам и учителям также будет различаться при разных родительских стратегиях. Например, фраза «Да, меня тоже в школе все дразнили» ориентирует ребенка на вынужденную беспомощность, на позицию жертвы, а фраза «Расскажи, пожалуйста, кто тебя дразнит. Я подумаю, что с этим делать. Кто эти ребята? Какие они?» помогает ребенку почувствовать себя более принятым. Именно дети родителей, занимавшихся школьными проблемами, больше участвуют в школьной жизни своих детей.

Последний аспект взаимодействия бабушек и дедушек — это, конечно, перенос семейных травм. Здесь нужно учесть влияние исторического контекста, ведь ряд семей пострадали от глобальных исторических катастроф — войны, репрессии и т. д.

Можно с уверенностью сказать, что травмирующие события остаются в памяти семьи на поколения. Такие события, как публичная казнь родителя, несправедливое обращение помещика, репрессии, раскулачивание, меняют рисунок семьи и климат в ней сквозь сотни лет. Но это не изменение родительского сценария в какую-то одну сторону, скорее, это похоже на некую трудность, с которой каждый участник семьи справляется по-своему.

Например, в одной семье, где произошло травмирующее событие до 1861 года (когда было отменено крепостное право), может сформироваться следующая защита: «Мы во всем и всегда должны быть особенными». Члены этой семьи практически в обязательном порядке осваивают новые виды деятельности и становятся профессионалами в ней. При работе с семейной историей выясняется, что помещик сделал что-то ужасное с предками этих людей — крепостными, и с тех пор для потомков пострадавшей пары является первостепенной задачей «не быть обычными крестьянами». Тем не менее это нельзя назвать переносом стиля родительского воспитания; это капсулирование травмы и поиск защиты от нее.