Эмили Остер - Всё хорошо!

Эти данные можно объяснить тем, что дети стали лучше высыпаться, их родители тоже отдохнули и набрались сил и у всех в семье улучшилось эмоциональное состояние. Но это лишь предположение: исследования фиксируют только результаты, а не механизм.

Данные этих работ описывают, как дети меняются сразу после внедрения режима. Но тревогу у многих родителей вызывают не только краткосрочные риски, но и долгосрочные. Да, младенец стал меньше плакать по ночам и даже в течение дня, — но, может быть, это не от эмоционального благополучия, а от отчаяния. Может, он просто оставил надежду?

Для того чтобы ответить на этот вопрос, нам понадобится проследить за детьми, приученными к самостоятельному засыпанию, когда они подрастут. Это, конечно, усложняет проведение рандомизированных исследований, поскольку продолжительные наблюдения организовать и труднее, и дороже. Однако у нас есть один пример: то самое австралийское исследование с выборкой 328 детей.

Авторы выбрали для участия семьи с восьмимесячными детьми. Сначала, как обычно, они обнаружили, что у детей улучшился сон, а у родителей снизился уровень депрессии17. Но они не остановились на этом. Спустя год поведение детей снова проанализировали по основным параметрам, и потом еще раз через пять лет. К тому времени детям исполнилось почти шесть лет. В этом отсроченном наблюдении приняли участие лишь некоторые семьи из первоначального списка, и ученые выяснили, что эти дети ни в чем не отличаются от сверстников: эмоциональная стабильность, уровень стресса, близость с родителями, конфликтность, привязанность к родителям и способность к эмоциональной близости у них в целом были такими же. Проще говоря, дети, приученные к самостоятельному засыпанию, имели идентичные психологические характеристики с теми детьми, которых к нему не приучали18.

Это исследование не выявило вреда ни в краткосрочной, ни в долгосрочной перспективе. Эта методика эффективна, и она приносит пользу родителям. У нас складывается вполне ясная картина. Но не все с ней согласны.

Существует ряд научных работ, которые оспаривают методику «проплакаться и уснуть» с теоретической точки зрения. В качестве примера возьмем статью, опубликованную в 2011 году в журнале Sleep Med Reviews19. Ее авторы выступают против приучения к самостоятельному засыпанию, опираясь на идею о том, что плач — это сигнал дискомфорта и, следовательно, не нужно рекомендовать родителям игнорировать его. Они строят свою работу на теории привязанности, о которой я писала выше (см. материалы о сиротских приютах), и указывают, что, оставляя ребенка плакать в одиночестве, родители игнорируют его попытки получить необходимый контакт.

С точки зрения этих ученых, эффективность методики еще не означает, что ее нужно рекомендовать к применению, — напротив, это свидетельствует о ее негативном влиянии. Процитирую одну из статей: «Полезно ли прекращение плача или это свидетельство невыносимого уровня фрустрации, когда ребенок оставил попытки привлечь внимание, погрузился в подавленное состояние и частично закрылся от контакта со взрослым?»20

Первый аргумент в этой и аналогичных работах основан на том, что слезы ребенка вызваны стрессом (возможно, что так) и что даже кратковременный стресс может иметь длительные последствия. Эти авторы часто ссылаются на одно исследование, подтверждающее наличие у детей стресса. Оно было опубликовано в 2012 году и рассматривало данные по 25 новозеландским младенцам. Их наблюдали в клинике, занимающейся исследованием сна, в течение пяти дней21. Целью их пребывания в клинике было приучение к самостоятельному засыпанию. Медсестры измеряли уровень кортизола, гормона стресса, в организме и матери, и ребенка. Кроме того, именно медсестры отвечали за укладывание младенцев.

Уровень кортизола у ребенка и у матери фиксировали каждый вечер перед началом засыпания. После того как младенец засыпал, анализ повторяли. В первый день все дети плакали. Их уровень кортизола не изменился — после засыпания он остался таким же, как до оставления в одиночестве. Уровень материнского кортизола также остался неизменным: и до того, как дети начали плакать, и после того, как они уснули, он был одинаков. На второй день все повторилось.

На третий день никто из детей уже не плакал. Однако уровень кортизола после засыпания опять был таким же, как и до укладывания. Изменения обнаружились у матерей: уровень кортизола оказался ниже, когда дети не плакали.

Авторы предположили, что тут кроется опасность этой методики. В частности, после приучения к самостоятельному сну уровень гормона стресса у матерей не синхронизировался с детским уровнем. Это дало основания предполагать, что привязанность между матерью и младенцем ослабла.

Целый ряд комментаторов отмечали, что это избыточная интерпретация имеющихся данных. С одной стороны, информации о базовом уровне кортизола нет — так откуда мы знаем, что у младенцев вообще был повышенный уровень стресса? С другой стороны, исследование прекратилось через три дня (по крайней мере, данные больше не фиксировались), и мы не знаем, что случилось дальше.

Но даже если отложить в сторону эти вопросы, неясно, почему различие в уровне кортизола после приучения ко сну должно вызывать опасения. Фактически эта работа показала, что матери в итоге стали спокойнее, а у детей не выявилось изменений. Это кажется положительным результатом, а вовсе не отрицательным.

Обобщая дискуссии вокруг приучения ко сну, мы видим, что аргументы против этой методики носят теоретический характер. Нам известно, что абьюз (эмоциональное насилие) и неглект (высшая степень психологического насилия — оставление без надлежащего ухода) причиняют детям ущерб в длительной перспективе, почему же мы можем быть уверены, что четыре дня по методике «проплакаться и уснуть» не причинят вреда, пусть и в меньшей степени? Можно было бы посмотреть на статистику долгосрочного влияния и убедиться, что тревоги необоснованны. Однако вам могут возразить, что теоретически часть детей может оказаться более чувствительна к негативному воздействию и мы не знаем, как выявить этих детей.

С таким аргументом трудно иметь дело. Мы не можем ни опровергнуть его, ни подтвердить. Понадобится огромная выборка, и даже в этом случае большинство исследований не в состоянии идентифицировать все определяющие факторы. Схожий аргумент касается возраста детей. Хотя в пять-шесть лет исследователи не обнаруживают негативных последствий приучения ко сну, они могут проявиться во взрослом возрасте. Опять же, трудно изучать такой аспект.

Я и сама не отказалась бы от дополнительной статистики (статистика — всегда хорошо!), и я не отрицаю, что, будь у нас больше данных, мы могли бы найти какие-нибудь незначительные отрицательные эффекты. Наши исследования, увы, несовершенны.