Сергей Снегов - Прометей раскованный. Повесть об Игоре Курчатове

— Раньше ядерные лаборатории изучали распад ядра. Впоследствии будут изучать распад ядерных лабораторий.

Из поездки вернулся Александров. Высокий, узколицый, лет под сорок, но уже наголо лысый, он возбужденно ходил по комнате, размахивая руками, и язвительно живописал, как перехитрили врага. Магнитные мины, густо посеянные по акватории Финского залива, каждую минуту грозили гибелью, — нет, не удалась вражеская затея, размагниченные корабли прошли без потерь. Он поинтересовался, как дела у Курчатова. Трудно теперь вести урановые темы! Курчатов спокойно ответил:

— Трудностей не будет, ибо не будет урановых тем. Я попросился к тебе, Анатоль. Бери и моих сотрудников, кто приглянется. С Иоффе все согласовано. Когда прикажешь выходить на работу?

— Считай, что уже вышел. Сейчас покажу, что мы делаем и какой эффект. Поможешь составить краткую инструкцию по размагничиванию, нужно разослать ее на воюющие флоты — Черноморский, Северный, Балтийский.

Физтеху приказали готовиться к эвакуации в Казань. Фронт быстро приближался к Ленинграду, основные заводы и институты перебазировались в глубь страны.

В институте еще недавно звучали шумы работ — гудение трансформаторов, пение моторов, щелканье реле… Теперь все забивал стук молотков: оборудование упаковывалось в ящики. Курчатов прекратил исследования, но надо было позаботиться, чтобы все ценное сохранилось. Приборы уносились в подвалы, дорогие материалы укладывались в сейфы. Неменов, ответственный за противопожарную охрану «объекта» — так теперь называли институт, — разрывался на части: и готовился к борьбе с зажигательными бомбами, и подготавливал оборудование к отправке, и следил, чтобы остающееся научное богатство не смогли расхитить и повредить. На дворе Физтеха рыли яму, в нее укладывали промазанные пушечным салом латунные и медные листы, трубки, прутки. Громоздкий высокочастотный генератор, оставив в циклотронной, закутали в картон, обшили досками.

Со стороны казалось, что Курчатов доволен собой. «Если можно быть довольным в такое время!» — уныло говорил себе Борис Васильевич, наблюдая в окно, как брат во дворе возится с кабелем: то сворачивает его в плотную катушку, то разбрасывает петлей, то, подключая к источнику тока, измеряет возникающее магнитное поле. Игорь трудился, словно мечтал о такой работе и наконец дорвался до нее. Борис как-то заговорил о лаборатории, упрятанной в подвалы, упакованной в ящики. Нельзя ли в Казани возобновить ядерные исследования?

— Я работал на тебя, Игорь, — с упреком сказал брат. — Для тебя осилил радиохимию. В армию меня не берут по здоровью. На кого мне теперь работать?

Курчатов спокойно ответил:

— Ты химик. Ты начальник лаборатории новых выпрямителей. Твоя лаборатория эвакуируется, но не закрывается. Вас на новом месте загрузят конкретными оборонными темами. — И пресекая споры — С тобой в Казань поедет Марина, позаботишься о ней. Я остаюсь с родителями — отец, как ты понимаешь, не вынесет эвакуации.

Вслед за курчатовской закрылись и другие ядерные лаборатории. С таким многолетним тщанием выпестованные коллективы распались. Флеров записался в ополчение, Петржак, Панасюк и Русинов ушли в армию, вскоре призвали и Юзефовича. В лаборатории Алиханова Козодаев попросился на фронт, но его переместили к Кобзареву, Б. Джелепова направили в войска, Никитин остался в Ленинграде — Алиханов прибыл в Казань один, все его сотрудники воевали или занялись иными работами.

Иоффе подсказывал военным властям, как лучше использовать в армии призванных физиков. Среди предписанных им документов был и такой:

«Начальнику штаба ополчения города Ленинграда.

Копия: Заместителю по политической части командира Выборгской Добровольческой дивизии.

Направляем к вам научных — работников-физиков Смушкевича, Анитова, Панасюка, Ривкина, Певзнера, Берестецкого, Писаренко, Русинова, Джелепова Б. С., изъявивших добровольное желание быть использованными для управления сложными видами вооружения (электроника, радиотехника, рентгенотехника, зенитная техника).

Институт удостоверяет, что перечисленные товарищи являются высококвалифицированными специалистами или командирами специальных родов войск и все владеют иностранными языками (немецкий, английский), поэтому их необходимо перед направлением в часть пропустить через аттестационную комиссию для более целесообразного использования.

Директор ЛФТИ, академик

А. Ф. Иоффе

Секретарь партбюро ЛФТИ

Я. Ф. Федоренко

5 июля 1941 года».

Почти восемьдесят человек ушло в армию из Физтеха, около сорока — из Химфизики. Эвакуируемых в Казань отправляли в конце июля специальным эшелоном. Комбинированный состав — классные вагоны, теплушки и платформы — подали на станцию Кушелевка неподалеку от института. В Ленинграде оставалось немного физтехофцев — больные, те, кто не мог прервать срочные оборонные работы, и те, кто отказался распроститься с родным городом. Павел Кобеко, замещая уехавшего Иоффе, был един в трех лицах — руководил оставшимися физтеховцами, организовывал эвакуацию, энергично участвовал сам в оборонных работах. Харитон с Зельдовичем закончили усовершенствование новой конструкции противотанковой гранаты, предложенной Рейновым, — применили знание природы взрыва для создания особо эффективного заряда: на полигоне в Павловске худенький Харитон сам метал ее в трофейный танк.

Борис Васильевич вместе с Мариной Дмитриевной получили место в классном вагоне. Тяжело болевший отец Курчатова и мать остались в Ленинграде. Курчатов сам еле ходил — вдруг начались рези в животе, поднялась температура. С усилием помогая брату и жене собраться, он не смог проводить их на станцию и хмуро смотрел из окна, как они уселись в грузовик, полный чемоданов, узлов, туго набитых мешков с теплыми вещами: уезжали на зиму, а не на лето.

Перед отходом эшелона Зельдович отправил Варваре Павловне телеграмму в колхоз — она поселилась там с трехлетней Олей, двухлетней Мариной и их няней, — чтобы все вышли к поезду, он их заберет с собой. На станции Мга эшелон бомбили. Фронт накатывался на железную дорогу, немного уже оставалось до дня, когда Мгу захватили немцы. Железнодорожники предупредили, что, возможно, придется пробираться в Казань по боковушкам. Зельдович поспешно отбил вторую телеграмму — пусть семья на станцию не едет, а ждет в колхозе, он потом как-нибудь проберется к своим. Но эшелон благополучно добрался до Москвы, сутки простоял на Казанском вокзале и отправился дальше по маршруту. На всякий случай Зельдович вышел на станции, назначенной для встречи, и, обрадованный, увидел уже давно ожидавших поезда детей, Варвару Павловну и няню. Оказалось, второй пришла первая телеграмма, предлагавшая выезжать на станцию. Теперь семья собралась полностью — отец, мать, дети.