Георгий Гамов - Мистер Томпкинс внутри самого себя

— Вы ошибаетесь, эти силы весьма и весьма велики, — возразил Антонович. — Например, поверхностное растяжение, действующее на поверхности раздела вода-эфир, составляет 10,7 дин на сантиметр, на поверхности раздела вода-бензол — 35 дин на сантиметр и на поверхности раздела вода-четыреххлористый углерод — 48 дин на сантиметр.

— А что такое дина? — поинтересовался мистер Томпкинс.

— Дина — это единица силы в метрической системе. Сила в одну дину изменяет скорость тела с массой 1 г на 1 см/с за секунду.

— Не очень-то она велика, — заметил мистер Томпкинс.

— Что верно, то верно. Но вы, должно быть, слышали от Сента, что миозиновые и актиновые волокна очень тонкие и имеют в поперечнике, соответственно, 160 и 50 ангстремов. Ангстрем, как вы помните, — это 1/100000 000 сантиметра. Если средний диаметр волокон принять равным 100 ангстремам, то полная длина извилистой границы между актиновыми и миозиновыми волокнами, приходящаяся на 1 квадратный сантиметр, составит около полутора тысяч километров. Поэтому даже если мы предположим, что поверхностное натяжение на границе между миозином и актином составляет всего лишь одну дину на сантиметр, то один квадратный сантиметр поперечного сечения мышцы сможет поднять груз весом более центнера.

— Поистине геркулесово усилие! — воскликнул мистер Томпкинс.

Тут как раз подали устриц.

— Разве не странно, что у устриц такие большие уши? — заметил Антонович. — Есть даже такой стишок:

Домик устрица свой строит,

Вряд ли шум ее устроит.

Устрица мрачнее тучи:

Тишина была бы лучше.

— Какое пекло! — подумал мистер Томпкинс, и, действительно, стало очень жарко.

Официантка подала омара, и Антонович продолжил свои объяснения.

— Ракообразные, — заявил он, — имеют много общего с нами, только скелеты у них снаружи, а не внутри. Для небольших существ это дает некоторые механические преимущества. Видите ли ... но тут стало невыносимо жарко. Ресторан, официантки, лодки в гавани покрылись туманом и куда-то исчезли. Мистеру Томпкинсу неудержимо захотелось спать, но к своему удивлению он ... проснулся!

— Хорошо спалось, Сирил? — услышал он смеющийся голос Мод. — Ты проспал на самом солнцепеке часа два.

— Я не спал, я беседовал с Сентом. — попытался было оправдаться мистер Томпкинс.

— Чушь! — фыркнула Мод. — Ты спал сладко, как младенец. Возьми мой крем от загара. Ты весь сгорел.

И мистер Томпкинс охотно последовал ее совету.

Сердце не с той стороны

Телеграмма пришла утром и была очень краткой. Она гласила: «Лечу трансатлантическим рейсом тчк Буду дома к обеду тчк Уилфред».

Подобно многим математикам, Уилфред, единственный ребенок мистера Томпкинса и Мод, был очень рассеян и забыл сообщить номер рейса или время прибытия. Дома он не был более года, работая над докторской диссертацией в каком-то большом европейском университете.

Телеграмма была приятным сюрпризом. Уилфред никогда не был любителем писать письма. Они приходили от него не часто, были короткими и неинформативными.

— Чудесно! — воскликнула Мод. — Теперь мы, наконец, узнаем, как ему там жилось. На ужин я зажарю для Уилфреда бифштекс с кровью, как он любит.

Мистер и миссис Томпкинс позвонили в международный аэропорт, находившийся примерно в часе езды от их дома, и узнали, что в тот день ожидалось прибытие с интервалом примерно в час двух самолетов, совершавших трансатлантические рейсы. Мод решила, что она отправится в аэропорт и встретит первый рейс, а если Уилфреда среди прибывших не окажется, останется в аэропорту и подождет прибытия второго самолета. Мистер Томпкинс решил остаться дома и попытался вникнуть в новую полупопулярную книгу о белках, которую он недавно купил. Мистер Томпкинс уже не первый день упорно сражался с описанием лево- и декстроаминокислот и хотел дочитать книгу. Когда Мод уехала, мистер Томпкинс взял книгу, но текст был сложным и не очень интересным, поэтому довольно скоро мистер Томпкинс растянулся в своем удобном кресле и закрыл глаза. Он не слышал, как открылась входная дверь, и проснулся, только когда знакомый голос произнес:

— Привет, папа! Ты все спишь?

Мистер Томпкинс открыл глаза и увидел прямо перед собой своего сына.

— Добро пожаловать! — улыбнулся он. — А где мама? Она поехала в аэропорт встретить тебя.

— Жаль! Она, по-видимому, встречает не тот рейс, а я не знал, что меня встретят, и сел в автобус. Надеюсь, она скоро вернется.

— Ох, уж эти мне женщины! — вздохнул мистер Томпкинс. — Вечно они все путают. Садись и рассказывай, как твои дела.

Он внимательно посмотрел на сына и поразился, как сильно тот изменился за какой-нибудь год с небольшим. Перед ним стоял не атлетически сложенный молодой человек, готовый от полноты жизни разразиться смехом по малейшему поводу, а изможденный юноша с ввалившимися щеками и печальным взглядом.

— Ты болен? — с тревогой спросил мистер Томпкинс.

— С точки зрения медицины я вполне здоров, но последнее время чувствую себя скверно.

— Тогда дело поправимо, — приободрился мистер Томпкинс. — Ты, должно быть, перезанимался, да и кормили тебя в аспирантском общежитии скорее всего неважно. Ну да ничего! Мама зажарит для тебя сегодня вечером великолепный бифштекс. Ты и сам не заметишь, как мы с мамой тебя вылечим.

— Но я не ем теперь бифштексы и мясо вообще, — печально произнес Уилфред. — Я живу на масле и водке.

— А что случилось? Почему врачи не могут помочь тебе, если у тебя какие-то неприятности с желудком или пищеварением?

— Нет, врачи тут бессильны и, если смогут помочь, то не скоро.

Единственный человек, кто мог бы мне помочь, это индеец-проводник с верховьев Амазонки, но, к сожалению, он умер.

— Что-то я не могу взять в толк, — признался мистер Томпкинс. — Какую медицинскую помощь ты можешь рассчитывать получить от индейца-проводника, если только он не колдун? Из медицинских книг, которые я читал, известно, что колдовство может быть действенным средством лечения только психосоматических заболеваний.

— Лучше всего нам начать с самого начала, — предложил Уилфред. — Вскоре после прибытия в университет я встретил милую красивую девушку, что называется не от мира сего. Звали ее Вера Сапожникова. Мне кажется, что в одном из писем я упоминал ее имя. Она была дочерью очень богатого человека русского происхождения Ивана Титовича Сапожникова, владельца многочисленных обувных фабрик и сети магазинов, через которые он продавал свои изделия. Вскоре я пришел к заключению, которое ничто не могло бы поколебать, что Верочка — единственная девушка в мире, словно созданная для меня, а она исполнилась такими же чувствами ко мне. Мы стали поговаривать о том, что поженимся после защиты моей диссертации, какой у нас будет дом, мебель и о наших будущих детях. Верочка очень любила детей и надеялась, что у нас будет много наследников. Но тут возникла трудность.