Георгий Гамов - Мистер Томпкинс внутри самого себя

Такое поведение называется смещенной активностью. Ее проявления хорошо известны у человека. Например, в отчаянии человек заламывает руки, а будучи чем-нибудь озадачен, чешет в затылке. Менее тривиальные случаи смещенной активности называются в психиатрии «сублимациями». Когда Данте узнал, что его возлюбленная Беатриче отошла в мир иной, его активность приобрела смещенный характер: он начал в поэтической формы описывать свои странствия в чистилище, раю и аду.

— Мне кажется, что в ваших объяснениях кроется какая-то ошибка, — заметил мистер Томпкинс. — Ведь вы утверждали, что внутренние импульсы активируют инстинкты. Но людьми движут не инстинкты, люди — существа рациональные.

— Никто и не ставит под сомненье, что активность людей отличается от активности животных, стоящих на более низких ступенях развития, — возразил незнакомец. — Я лишь хочу сказать, что различие между человеком и низшими формами жизни в какой-то мере напоминает различие между настольным калькулятором и электронным компьютером. Настольный калькулятор может производить операции сложения, вычитания, умножения и деления. Компьютер помимо этих операций может хранить промежуточные результаты и обращаться к ним по мере надобности весьма нетривиальным способом, что позволяет решать с помощью компьютера более сложные задачи. Но и их решение сводится к повторению элементарных операций, таких, как сложение и умножение. Если же система становится более сложной, то возникают всевозможные новые аспекты, которые невозможно предугадать, изучая более простую систему.

Наши инстинктивные импульсы побуждают нас к действиям точно так же, как они побуждают животных, и наша активность в конечном счете направлена к их удовлетворению. Различие заключается в том, как мы, люди, удовлетворяем инстинкты. Так как число контролирующих центров и связей между ними у человека гораздо больше, чем у какой-нибудь рыбы, человек может удовлетворять свои инстинкты гораздо более тонко. Прежде всего, мы можем снабжать центры нашего мозга, которые занижаются вычислениями, гораздо более обильными данными, как вновь поступающими, так и хранимыми в памяти, и выполнять то, что работающий на компьютере оператор назвал бы численным моделированием. Иначе говоря, мы можем мысленно представить себе детали выбранного нами курса действий, а это позволяет определить препятствия, мешающие его осуществлению, не прибегая к воплощению намеченного курса в жизнь. Если моделирование позволяет обнаружить препятствие, то мы можем испытать другие курсы, моделируя каждый из них, — до тех пор, пока не найдем приемлемое решение. Разумеется, животные до какой-то степени умеют делать то же самое. Если на пути собаки поставить стену, то собака довольно быстро сумеет обойти ее. Но цыпленок не так умен: он будет упорно стремиться пробиться сквозь стену, тщетно пытаясь преодолеть препятствие.

Способность моделировать ситуации позволяет человеческому мозгу в весьма высокой степени удовлетворять инстинктивные импульсы косвенно, заменяя достижение одной первичной цели достижением нескольких вторичных целей. Например, и у людей, и у цыплят существует инстинкт утоления голода. Но все цыплята удовлетворяют этот инстинкт, клюя пищу, если таковая имеется. Люди же добывают пищу, даже если ее нет в готовом виде. Они могут сначала построить лодку, затем отправиться на лодке ловить рыбу и только потом съесть добычу. Строительство лодки — вторичная цель, которая ставится и достигается только для достижения главной или первичной цели, — утоления голода.

Но вводя вторичные цели для достижения главной цели —удовлетворения инстинктивного импульса, человек часто придает вторичной цели столь большое значение, что первичный импульс переходит на нее как своего рода смещенная активность, хорошим примером может служить наука. Для многих ученых исследование само по себе является конечной целью их деятельности безотносительно к практическому результату, или личной выгоде. Существует сколько угодно других примеров из области искусства, бизнеса и политики.

— И, как мне думается, банковского дела, — задумчиво добавил мистер Томпкинс. — У компьютера есть память, так как им приходится запоминать промежуточные результаты вычислений. Мне кажется, что в человеческом мозге также имеется нечто вроде картотеки или чего-нибудь в том же духе. Может быть, это хранилище памяти расположено вблизи сильвианской щели?

— К сожалению, я могу сообщить вам лишь весьма скудные сведения, — ответил незнакомец. — Хранилище воспоминаний действительно существует, но оно совсем не похоже на картотеку или на память компьютера. Любое отдельное воспоминание не локализовано; оно хранится во всем мозге. Если часть мозга удаляется в результате хирургической операции, то память на что угодно ослабевает примерно пропорционально количеству удаленной мозговой ткани, но ничего специфического при этом не утрачивается. Ослабление памяти не похоже на то, что одни карточки изымаются из картотеки, а другие остаются.

Хотя мы почти ничего не знаем об изменениях, которые происходят в мозгу, когда он что-то вспоминает, нам хорошо известно, что существует кратковременная, или оперативная, и долговременная память. Если что-нибудь вспоминается, то сначала оно переводится в кратковременную память и остается там в течение примерно двадцати минут.

Если вы впадаете в кому, а затем приходите в себя, то вам не удастся вспомнить ничего из того, что происходило в течение последних двадцати минут перед тем, как вы потеряли сознание. Главным образом по этой причине принято считать, что кратковременная память представляет собой нервные импульс, распространяющийся туда и обратно по цепи, подобно эху, отражающемуся между двумя скалами.

После двадцати минут память «восстанавливается» и может хранить воспоминания хоть сто лет, если вы проживете так долго. Долговременная память, по-видимому представляет собой некоторую разновидность структурного изменения, возможно, открытие новых проводящих путей в результате возникновения новых синапсов между нейронами. Но истинные механизмы кратковременной и долговременной памяти неизвестны.

— Мне хотелось бы задать вам личный вопрос, не возражаете? — осведомился мистер Томпкинс. — Вы сказали, что если в память попали какие-то числа, имена, стихи или что-нибудь еще в том же роде, то она их «фиксирует» и может хранить сто лет, разумеется, при условии, что обладатель памяти проживет столько. Не помните ли вы молодого человека (недавно ему исполнилось шестьдесят лет) по имени Антонович?1 Он рассказывал мне, что в бытность свою студентом прослушал курс общей физики, который читал ваш сын — профессор университета. Антонович часто бывал у вас дома, и вы научили его играть в городки.