Джеймс Глик - Путешествия во времени. История

Что если бы такой штуки, как время, не было?

Обычно путешествия во времени не вызывают физических симптомов — дискомфорта или дурноты. Этим они отличаются от воздушных перелетов, при которых часто нарушается суточный ритм организма. Первоначально, у Уэллса, путешествия во времени все же вызывали некоторое недомогание:

Боюсь, что не сумею передать вам своеобразных ощущений путешествия по времени. Чтобы понять меня, их надо испытать самому. Они очень неприятны. Как будто мчишься куда-то, беспомощный, с головокружительной быстротой. Предчувствие ужасного, неизбежного падения не покидает тебя.

Эхо этого описания время от времени возникает в литературе. Возможно, нам просто не хочется, чтобы волшебство, настолько глубокое и чреватое последствиями, обходилось без телесных потрясений.

Урсула Ле Гуин в повести «Еще одна история, или Рыбак из Внутриморья» (Another Story; or, A Fisherman of the Inland Sea) идет еще на шаг дальше. Здесь путешественники повинуются законам физики в том виде, в каком мы как последователи Ньютона и Эйнштейна их знаем. Их космические корабли летают почти так же быстро, как свет . Путешествие на четыре световых года занимает чуть больше четырех лет. По сравнению с теми, кто остался на месте, путешественники почти не старятся. Если они слетают только туда и обратно, то по возвращении домой окажется, что они просто прыгнули на восемь лет в будущее. И как это ощущается?

«О самом путешествии, — пишет Хидео [130] Герой повести У. Ле Гуин «Еще одна история, или Рыбак из Внутриморья». Прим. ред. после своего первого опыта, — у меня не осталось совершенно никаких воспоминаний. Мне кажется, я помню, как входил в корабль, но никаких подробностей вспомнить не могу, ни визуальных, ни кинетических. Я вообще не помню себя на корабле. Мое единственное воспоминание о том, как я покидал его, — ошеломляющее физическое ощущение, головокружение. Я шатался и боролся с тошнотой».

Но второе путешествие Хидео проходило иначе. Во время второго перелета он воспринимает происходящее более «обычно». Время как будто останавливается — как будто никакого времени не существует . Перелет представляет собой мгновение — период? интервал? — когда времени не существует:

…Цепенящий промежуток времени, когда трудно сосредоточиться, непросто разглядеть циферблат, никак не уследить за беседой. Речь и физические движения затруднены, а то и вовсе невозможны. Соседи по рейсу становятся как бы призрачными — то ли есть они, то ли нет. Это отнюдь не галлюцинации, просто все как-то смазано, помрачено. Похоже на ощущения при горячке: мысли вразброд, тоска смертная без конца и края, тело чужое и непослушное, не тело — невесомая оболочка, на которую смотришь как бы извне [131] Перевод В. Старожильца. .

Научный реализм отставлен и вытолкнут на обочину. Согласно теории относительности, люди, движущиеся с околосветовой скоростью, должны ощущать время совершенно обычно (в своей системе отсчета). (Если, конечно, у времени есть обычное ощущение.) Ле Гуин же посягает на нечто иное, нечто невообразимое — отсутствие времени. Когда Ричард Фейнман встречался с группой школьников и один из них спросил, что такое время, Фейнман ответил встречным вопросом: что, если бы такой штуки, как время, не было? Что тогда?

Бог знает. Считается, что Бог существует вне времени. Он вечен.

Человек входит в машину времени, в предварительных теоретизированиях уже нет нужды. В машине есть стержни, циферблаты и рычаг старта. В этом варианте машина называется капсулой и напоминает внешне не столько велосипед, сколько лифт. Человек ощущает мерцание, «невидимую дымку», «серую пустоту, твердую при прикосновении, но тем не менее нематериальную». Он чувствует легкую тошноту, «слабое трепыхание в животе, легкий (психосоматика?) приступ головокружения». Капсула ходит в вертикальной шахте. Значит, лифт возит вверх? Разумеется, нет. «Не вверх и не вниз, не влево и не вправо, не вперед и не назад». Он возит вверх, то есть назад, во времени.

И кстати, опять мужчина? И никогда женщина? Правило: путешественники во времени вырастают из времени своих авторов. Когда наш нынешний герой, техник по имени Эндрю Харлан, попадает в капсулу, он считает себя уроженцем 95-го века, но мы без труда узнаем в нем человека 1955 г., когда Айзек Азимов опубликовал свой 12-й (из 40) роман «Конец вечности» (The End of Eternity). Читая эту книгу сегодня, мы вполне можем извлечь из нее кое-какие факты о 1955 г.:

— Несмотря на наследие Герберта Уэллса и три десятилетия макулатурных журналов, для читателей мейнстрима путешествия во времени остаются редкой и малознакомой концепцией. (New York Times совершила промашку, озаглавив свой литературный обзор «В царстве космических пришельцев» (In the Realm of the Spaceman). Концепция космических пришельцев явно была более знакома читателям. Автор обзора Вильерс Джерсон поставил, как ему казалось, оригинальный вопрос: «Если бы путешественник во времени мог отправиться в 1915 г. и сделать так, чтобы Адольфа Гитлера убили во время Первой мировой войны, изменилась бы тогда наша нынешняя реальность?» Он не первым и не последним задался этим вопросом.)

— «Вычислитель» — это человек, который что-то вычисляет. Расчетчик, арифметик. Машина для математических вычислений называется вычислительной машиной — в данной истории это кибермозг, способный «считать с учетом влияния тысяч и тысяч переменных». На входе и выходе кибермозг использует перфорированную фольгу.

— Женщины предназначены для вынашивания детей. И еще для сексуального соблазнения [132] «Работая наблюдателем, Харлан насмотрелся на женщин, но там, во времени, они были для него почти неодушевленными предметами, как чашки и ложки, столы и стулья, стены и потолки». .

Азимов тогда только начинал карьеру писателя-фантаста. Его первый роман «Камешек в небе» (Pebble in the Sky) вышел в 1950 г., когда он был преподавателем биохимии в Медицинской школе Бостонского университета. Начинается он с того, что отошедший от дел чикагский портной небрежно шагает по улице, вспоминая про себя какие-то стихи, как вдруг — бабах! — происшествие в соседней ядерной лаборатории переносит его на 50 тысяч лет в будущее, во время, когда Земля представляет собой всего лишь незначительную планету в составе Транторианской галактической империи. К тому моменту — то есть к 1950-м гг. — Азимов успел продать журналу Astounding Science Fiction не один десяток рассказов. Сам он читал макулатурные журналы с того самого момента, как обнаружил их существование в бакалейной лавке своего отца в Бруклине. Собственное происхождение представлялось ему туманным. Он знал, что изначально его имя звучало как Исаак Юдович Озимов, но дня своего рождения он не знал.